Ему знакомы такие ночи.

Собственный Скалли-локатор, вживленный в Фокса Малдера больше десяти лет назад в полуподвале Бюро, отмечает малейшие изменения в ее дыхании, хотя оба они еще спят. За долю секунды до того, как она закричит, просыпаясь, он прижимает ее к себе крепко, не давая ни малейшего шанса почувствовать себя одинокой.

А потом баюкает всхлипывающую Скалли в колыбели своих рук, читая с ее лица тот кошмар, что прервал их сон.

Ей снова виделся Уильям.

Каждый раз это было по-разному. Неизменно – больно. Иногда в том заброшенном доме, на отмытой агентом Рейс кровати из чрева Скалли вылезал большеголовый уродец, таращивший выпуклые стрекозиные глаза и пиликавший что-то по-своему. «Голубая пирамидка» - с той только разницей, что ничем хорошим этот сон не заканчивался, ни для ребенка, ни для родителей.

Иногда все было намного прозаичнее.

Худощавый парнишка, с мамиными волосами и папиными – потемневшими со временем – глазами стоял под напором ветра, шевеля губами и умоляя забрать его отсюда.

И тогда до утра они перебирали малейшие приметы пейзажа, виденного ею во сне, с тем, чтобы вычислить, найти, обнаружить то место, из которого сын подавал им сигналы. Интерпретация ни к чему не вела, но им почему-то становилось легче. Бездействие убивало, притупляло надежду, распаляло чувство вины.

Иногда – и это было грустнее всего – юркая тень неслась мимо их расставленных рук, и приветственный крик: «Уильям!» разбивался о невыносимую пустоту, а они наблюдали, как влетает здоровый и крепкий малыш в протянутые чужие руки, и его «Мама! Пап!» достается не им, снова не им…

Сегодня именно этот сон – Скалли часто моргает и улыбается горько и чуть смущенно, поднимая на него заплаканные глаза.
Осушая губами слезы, он вместе с ними пьет ее шепот:
- У него другие родители, Малдер. Он уже и не вспомнит нас…

- Мы должны отпустить его, - успокаивающе бормочет он ей, вкладывая в слова убежденность, которой не ощущает. – С ним все в порядке. Если бы это было не так, ты почувствовала бы первой, ведь так?

Ее бледнеющее в полутьме лицо на секунду искажается гримасой страха, но все же она кивает, соглашаясь.

Осторожно Малдер укладывает свою драгоценную ношу обратно на подушку, прижимается тесно сзади, заключая в привычное и надежное кольцо объятий.

- Засыпай, - слышит она его шепот. – А я посторожу твой сон.

В детский центр попасть не так просто, но у них остались кое-какие связи. Время тихого часа, и на дорожках, раскрашенных цветными мелками, пусто; только они вдвоем вот уже полчаса меряют шагами эти детские расстояния в ожидании встречи.

Она решилась на это в одну из тех ночей.

«Мы должны отпустить его», говорил Малдер. Но «отпустить» означало – образовать пустоту, а к пустоте они оба не были готовы, слишком много такой пустоты образовалось вокруг них за последние годы. Заполнить же пустоту можно было только одним способом…

Для усыновления требовались двое; Скалли помнила это еще со времен Эмили. Тогда, тысячу лет и переживаний назад, она собиралась попросить Малдера стать ее мужем, так же, как впоследствии попросила его стать отцом их сыну. Но Эмили умерла прежде, чем Малдер узнал об этом плане, и вот теперь ей вновь предстояло собрать гордость в кулак, и объяснить, чуть сбивчиво, что все это – ради ускорения бюрократического процесса. Скалли чувствовала себя виноватой, поясняя всё это, и собственные слова, сказанные однажды священнику-педофилу: «Он мне не муж!» - теперь грозили обернуться против нее в том случае, если Малдер не согласится…

Он посмотрел на нее немного странно и сказал, что согласен.

…Наверное, ему следовало объяснить ей, что он также согласен не раздумывая отдать любой из своих органов, если это хоть чем-то поможет Дане Скалли. Узаконивать ИХ отношения казалось Малдеру чем-то даже забавным: они давно прошли вместе через все горести и болезни, и даже Смерть не смогла разлучить их. Но если требовалась одна-единственная бумажка для того, чтобы Скалли перестала плакать по ночам… Фокс Малдер определенно мог пойти на это, о да.

Он сказал, что согласен, а затем не удержался – пробормотал что-то в своем стиле о белоснежных чулках и подвязках как непременных атрибутах Первой Брачной Ночи.

Скалли рассмеялась, и слезинки застыли в уголках ее глаз, превращая их синеву в кристально чистую воду глубоких шотландских озер.

…Перед тем, как показать фотографии, их спросили о предпочтениях.

Она стиснула зубы, чтоб не заговорить о девочке с длинной, до бровей доходящей челкой, и о малыше с рыжим пушком на голове. Больше никаких ассоциаций. Только чистый лист.

Нет, мэм, у нас нет предпочтений. Любой возраст, пол, национальность.

- При условии, что дитя – фанат New York Knicks, - уточнил Малдер, вызывая мимолетную улыбку на серьезном лице сотрудницы отдела опеки.

Единственная фотография в личном деле ребенка оказалась не очень удачной: напряженное личико сердечком, серые внимательные глаза, темные волосы забраны в хвост. Им было нелегко представить эту девочку смеющейся. Обнимающейся. Кричащей со школьной площадки: «Мааам!»

…И вот теперь ожившая фигурка с той фотографии показывается на горизонте, сопровождаемая куда более внушительной фигурой патронессы.

Еще ничего не решено. Еще только пробное знакомство. Она может не понравиться им. Они могут не понравиться ей.

Малдер и Скалли смотрят, как приближается к ним ребенок, и вспоминают ее личное дело.

Её отчим из ревности убил свою жену прямо на глазах у дочери полгода назад. Был застрелен на месте преступления при попытке побега. Отец неизвестен. Единственный родственник по материнской линии – двоюродный дядя из Юты – прислал письменный отказ от усыновления и опеки. Девочка наблюдается у психолога. На контакт идет с неохотой.

Она подходит, разглядывая их настороженно и независимо – в свои-то семь лет! – и они понимают по взгляду: эта малышка привыкла не доверять никому. Странным образом такое открытие импонирует им. Кому еще понять такую одинокую душу, как не Призраку Малдеру и Снежной Королеве Скалли?

- Кэти, да? – Дана присаживается перед ней, заглядывая в глаза. – Мое второе имя тоже Кэтрин.
- Мое второе имя – Уильям, - нетерпеливо замечает ее супруг, пожимая плечами. – Жарковато здесь, может, пойдем, поедим мороженого?

Девочка смотрит на них с изумлением. Они, кажется, ничего не собираются решать за нее. Они дают ей выбор. И прямо сейчас Кэти хочется забраться на высокий стульчик и есть из креманки мороженое рядом с Кэтрин и Уильямом – так она называет их про себя.

- Под расписку и вашу личную ответственность, - напоминает патронесса, понимая, что эти трое, кажется, определились. – И только на один час, пока другие дети спят.

***

Снова… снова тот кошмар!

Он орет на маму, воняя на всю комнату перегаром и луком, а потом хватает со стола нож, и…

- Тсссс, милая. Всё хорошо.

На разгоряченном лбу девочки – женская рука, легкая и прохладная. Она похожа на мамину, потому что умеет так же хорошо отгонять плохие сны. Кэти хватается за эту руку обеими ладошками, и засыпает так, держа ее крепко-крепко.

Второй, свободной рукой, Дана Скалли гладит разметавшиеся по подушке темные волосы дочери.

- Я с тобой, Кэти, - шепчет она. – Ничего не страшно. Засыпай, я посторожу твой сон.

Fin

Проду! Проду! Проду!!!!!!

мне, наоборот, казалось, что здесь кольцевая композиция а проду... если честно, не представляю, как писать, чтоб не скатиться в флафф и ООС Или сразу начинать с того момента, когда выросшая агент Кэти приходит работать в Бюро, а в напарники ей дают рыжеволосого агента Уильяма?

ППКС!

этот сюжет для меня закончен... но наверняка найдутся и другие я как неофит в фандоме чувствую себя сейчас подобно ребенку в магазине сладостей всё такое вкусное хочется и ангст писать, и МСР, и на кейс замахнуться, и на NC-17... Желаний-то много, вопрос во времени и вдохновении.