Молодой шериф был возбужден и радостен.
- Агент Малдер, судя по всему, вы были абсолютно правы, - воскликнул он, буквально вытащив Малдера за рукава плаща из машины. - Нам пришла такая информация, такая информация! Я не знаю, не уверен, что мы сможем его осудить, но задержать как важного свидетеля по делу - обязательно! Может быть, не сегодня, не сейчас, а когда вы просмотрите эти материалы... Я послал трех человек следить за Карренсом, они уже уехали. Мы получили это буквально пятнадцать минут назад! Пройдемте, у меня все разложено…
- Вы очень оперативно работаете шериф, вас бы на доску почета.
- Что? - шериф не понял шутки.
- Да так, ничего. Скалли, ты идешь?
Скалли вылезла из машины, но, подумав, вдруг обошла ее и села на место водителя.
- Скалли?
- Малдер, я... Я поеду в мотель, ладно? Все уже ясно, видимо... Или станет ясно в ближайшее время. Я себя не очень хорошо чувствую. Но если я буду нужна...
- Скалли, что с тобой? - Малдер шагнул ближе к автомобилю, чтобы Кох не слышал их разговора. - Тебе плохо? Ты заболела?
- Нет, нет, все в порядке. Я, видимо, просто не выспалась, - Скалли уже пожалела, что не выбрала какой-нибудь простой и понятный предлог уехать, вместо того, чтобы говорить напарнику правду.
Малдер заметил, что она действительно бледна, а под глазами залегли темные круги, на которые он до этого момента просто не обратил внимания.
- Может, тебя отвезти? - Малдер уже положил руку на руль и был полон решимости выставить напарницу с водительского места.
- Ни в коем случае, я вполне доберусь самостоятельно. Просто теперь вы обойдетесь и без меня. Но если я буду нужна, то ты позвони, хорошо?
Неважно, что было там на самом деле, но во взгляде явственно читалось только одно: я хочу побыть одна. Прости, пожалуйста.
Скалли придвинула водительское сиденье, завела машину. Виновато посмотрела на Малдера, поймала его сочувственно-встревоженый взгляд.
- Да, конечно, - ответил тот. - Позвоню. Обязательно. Даже в том случае, если твоя помощь нам не понадобится. Просто сообщить о результатах…
Скалли развернулась и уехала.
Малдер следил за ней до тех пор, пока автомобиль не скрылся из виду.
Скалли, какая же муха укусила тебя сегодня?
- Агент Малдер, я жду вас, - раздался нетерпеливый голос от входа.
- Иду, - сказал Малдер погромче и потише добавил: - Черт бы тебя подрал.
И быстрым шагом двинулся к дверям.
Уже входя в полицейское управление, он заметил, что яркое, чистое голубое утреннее небо затягивается плотными серыми облаками.
Через две минуты они уже сидели за столом в кабинете Коха.
Кох радостно распускал перед агентом ФБР павлиний хвост умелости и оперативности.
- На наше описание откликнулась полиция сразу нескольких штатов. В том или ином качестве, но Карренс фигурировал во всех штатах, в каких работал, в делах о самоубийствах - чаще всего в качестве свидетеля. По вашей просьбе я запросил информацию по частоте самоубийств в тех городах, где он жил, за то время, пока он там находился. Раньше он жил в крупных городах, везде в среднем по четыре-пять лет, сейчас ему шестьдесят три – это данные его паспорта. Обычно в последние три-четыре месяца из этих пяти лет в городах возрастала частота самоубийств, но не очень сильно, процентов на тридцать-шестьдесят. Везде по разному. Такое, как у нас встречается вообще впервые.
- Обнаглел, - Малдер не мог скрыть удовлетворения от того, что почти сразу попал в десятку.
- Обычно он долго после этого в городах не задерживался. Зачастую давал свидетельские показания с лежащим в кармане билетом на самолет. Данных по холодному оружию у них нет, поскольку всех жертв, разумеется, никто и не отслеживал - население слишком велико, и абсолютное число самоубийств тоже велико. Да и повода, говоря честно, не было. Никому это просто не пришло в голову. Уезжал он, как правило, через пару недель после того, как попадал на слушание дела. Частота самоубийств после его отъезда уже через месяц падала до среднестатистической.

Скалли ехала очень медленно, слегка путаясь в улицах. Карту почему-то не доставала. По дороге она остановилась возле маленького кафе, неторопливо зашла внутрь, села за самый дальний столик у окна и заказала себе чашку кофе. И лимон, порезанный на дольки.
Одиночество необходимо иногда даже самым общительным людям, а уж специальному агенту Дане Скалли, человеку хотя и коммуникабельному, но предпочитающему небольшой круг общения, и подавно. Особенно оно было необходимо сейчас. Сегодня.
Иногда жажда одиночества накатывает внезапно, посреди совещания, посреди выезда, посреди званого обеда, в кругу собственной семьи. В кругу семьи почему-то чаще.
Мама, как всегда, стремится знать о своей дочери все, и все расспрашивает, расспрашивает... А говорить неохота. Не хочу думать об этом сегодня... И приходится врать, ссылаться на несуществующую головную боль, только ради того, чтобы посидеть в тишине. А мама обижается. В ее темных глазах упрек и грусть. Ты же теперь одна у меня, дочка... Тогда просто лечь к ней головой на плечо, закрыть глаза и провалиться в детство. Не надолго. И не слишком часто. Иногда...
Жажда одиночества почти никогда не посещала в обществе напарника, хотя общение с ним иногда не доводило Скалли до тихого безумия, особенно от разговоров о пришельцах к месту и не к месту. Маленькие зеленые человечки были способны довести ее до белого каления, хотя снаружи этого могло быть и не видно. Хотелось напомнить Малдеру про бритву Оккама, или про то, что сначала надо искать реальные объяснения, а потом уже все остальные. Но тогда у Малдера лицо начинало кривиться, будто бы от невыносимой зубной боли.
Но сейчас остро хотелось остаться на планете в одиночестве. И не хватало только одного маленького человека...
Почему-то в толпе незнакомых людей становится легче. Толпа народу, и никому нет до тебя никакого дела.
Сидишь себе, смотришь в никуда, пьешь свой кофе, и кроме официантки, тобою никто не интересуется.
Благодать.
Так и хочется самой кого-нибудь придушить.
Да воспитание не позволяет.
Ладно, нечего тут нытье разводить. Ты сама знаешь, что ты и это вынесешь... Уже вынесла немало, а предстоит, поди, и еще больше. Так что все О^кей.
Только вот очень болит сердце. Почему?

***

Скалли добралась до мотеля почти через час.
Вылезла из машины, медленно пошла к своим дверям. Заметила в окне домика управляющего вытянутое белое, какое-то испуганное лицо Хейма. Лицо, заметив, что его присутствие раскрыто, тут же исчезло.
Солнце припекало голову. Становилось жарко. Скалли на ходу стянула плащ, перебросила его через руку и прошла к себе в номер.
Повесила плащ на вешалку у двери. Опустила жалюзи на окне. Отсекла от себя Вселенную. Или себя от Вселенной?
В комнате было прохладно и царил полумрак. Дана прошла в ванную, переоделась. Болела голова, но пить таблетку не хотелось, и она решила просто поспать. Взяла плед и устроилась на диванчике. Закрыла глаза и мгновенно провалилась в темную, неясную дремоту.

***
Впереди, наверху, что-то огромное, тяжелое, странно притягательное и отталкивающее одновременно. Страшно поднять голову, страшно открыть глаза. Но даже сквозь закрытые веки я ощущаю это нечто впереди... Из-за воя ветра почти ничего не слышно... Ноги давно превратились в ледышки, и босые ступни уже больше не чувствуют холода. Скоро я стану настоящей большой ледышкой и, наверное, растаю весной. И уплыву по атлантическому океану далеко - далеко... И никто не найдет меня в этом мире.
Голос. Впереди меня голос. Он не зовет меня, он существует сам по себе. Он говорит какие-то слова, потом поет песенку. Детскую песенку. Это детский голос. Он знаком, но мне страшно узнать его.
Но я его знаю.
Холодно.

***
Налетает очередной порыв ветра. Этот ветер неожиданно сух и горяч, он приносит с собой песок, и невыносимо хочется пить. А крест приближается неотвратимо, и от него не оторвать глаз, и уже неведомая сила влечет к нему, по воздуху, и дорога пропадает из-под ног. И крест неумолимо приближается, все быстрее и быстрее, вырастая громадою над головой. Он огромен и страшен. Это уже не крест, а... не найти слова, не вымолвить его. И понимаю отчетливо: он действительно мой. Это моя жизнь осыпается щепотками трухи на вершине темного, холодного холма с высохшим кустарником и желтой травой.
Еще совсем немного и ударюсь лицом об этот крест. Не хочу!
Вырываюсь из мягких пут - жестко, отчаянно. Как тонущий в последнем усилии хватается за все и всех, что попадется.
Голос зовет меня. Впервые.

Малдер сидел за столом шерифа. Они продолжали разбор фактов и документов, накопленных по двум убийствам - судмедэксперта и племянника шерифа. На столе среди бумаг стояла тарелка с тремя кусками пиццы и бумажный стаканчик с кофе. Усталый шериф нервно курил, палил сигарету за сигаретой, сидя в кресле напротив Малдера. Пепельница рядом с ним доверху была полна окурками, а в кабинете слоями плавал сизый дым.
- Можно сказать, что мы что-то нашли, - сказал Малдер. - На табуретке, которая якобы сама собою укатилась из-под ног эксперта, есть отпечаток большого пальца правой руки, принадлежавший Карренсу. Но это не доказательство. Он всегда может доказать, что заходил к этому эксперту попить чаю и сидел на его табуретке. Других прямых улик нет. Алиби у Карренса отсутствует по этому делу. Найден человек, который последним видел живым племянника шерифа. Это тот тип, что оформлял мальчишке аренду машины. Совершенно случайно он знает, куда прежде всего после этого поехал племянник.
- Куда?
- А к мотелю Хейма! Что он там делал, одному богу известно, но больше его никто в живых не видел.
- Вы считаете, что Хейм тоже замешан?
- Нет, почему. Не обязательно. Но его необходимо допросить. Или вы не согласны? Ведь честь и слава последнего, кто видел племянника в живых, переходит к нему. По меньшей мере, мы можем так считать.
- Допросить так допросить, - шериф тяжело вздохнул. - Когда? Прямо сегодня или подождем до завтра?
- А вы уточните у ребят, которые следят за Карренсом. Общался ли он с Хеймом за то время, пока они за ним смотрят? Не то, чтобы это имело какое-то значение для решения вопроса о времени, но просто интересно. А допросить... Никогда не откладывай на завтра то, что можно закончить сегодня.
Шериф поднялся и вышел. Через две минуты вернулся. Лицо его было странным. Виноватым.
- Хейм приезжал сегодня к Карренсу. Зашел к нему в перерыве между уроками. Пробыл минут десять, не больше. Вышел, держа в руках узкий и длинный сверток. Сел в машину. Уехал.
- За ним проследили? - спросил Малдер, отправляя в рот кусок пиццы.
- Проследили, - буркнул шериф.
- Ну и?
- Он вернулся в мотель.
- И что дальше?
Шериф вздохнул и замолчал.
- Ваша напарница вам не звонила?
- Нет, а что?
- Агент Малдер, я уже сказал своим ребятам, что они тупицы. Но они сказали, что все в порядке...
- Да говорите же, черт возьми!
- Он прошел сначала к вашему номеру, постучал, потом открыл дверь и вошел. Через пять минут вышел. Подошел к номеру вашей напарницы, открыл дверь своим ключом и вошел. Они ему не препятствовали, поскольку на тот момент вообще не знали, что это ваши номера, а он все-таки владелец мотеля. Через пять минут он вышел, тоже со свертком. Ушел к себе, потом появился, сел в машину и уехал. За ним поехал один, а один остался, заглянул в окно. Ваша напарница спала, но повернулась во сне, и он решил, что все в порядке.
- Дьявол... Она не звонила. Дайте телефон.
Телефон Скалли не отвечал.
Повторив пару раз эту попытку, Малдер вскочил со своего места.
- Едем в мотель. Сейчас же.
- Да что могло случиться? С ней ведь все в порядке.
- Ага! А с теми, кто наложил на себя руки, тоже все в порядке?
- Но как? Вы же сами говорили, что ваша напарница не способна на самоубийство?
- Вы мне говорили то же самое про своего бывшего начальника. Машину, черт подери! Он ездил к Карренсу. Вышел от него со свертком. Где гарантия, что это не очередной ножичек?
Они уже сели в машину. Шериф повернул ключ, а Малдер продолжил:
- Если они поменяли кинжалы, то в мотеле нас может ждать все, что угодно. Я очень прошу вас нарушить правила дорожного движения и гнать на полной скорости.
Машина рванула с места в карьер.

Через некоторое время Скалли сидит на краю ванной, вытирая левой рукой лицо от слез малдеровым платком, а сам Малдер не очень умело, но очень старательно бинтует ее правую руку, легко и бережно – будто фарфоровую кистайскую вазочку эпохи Минь...
А когда бинт совершает последний оборот, он нежно берёт эту руку в свои ладони и прижимается губами к вздрагивающим тонким пальцам.
Блестящие от слёз серые глаза смотрят на него, не мигая.
…Иди ко мне. Не плачь. Не надо. Мы всё равно вместе. И никто и ничто не сможет разлучить нас. Твоя боль – станет моей болью, твоё счастье – моим… И наоборот.
И всё это не нужно произносить вслух.
Зачем слова, когда люди понимают друг друга с полувзгляда? Ты смотришь на меня? Ты понимаешь меня…
Одно лёгкое, как ветер, прикосновение.
Губы, солёные на вкус.
Не надо…Мне больно видеть твои слёзы.
Я чувствую, как бьется в твоей груди сердце. Моё бьётся ему в такт.
Они молчат.***
Шериф в комнате вместе с подъехавшими полицейскими тщательно паковали злополучные кинжалы. В номере стояла тишина, нарушаемая только звуками шагов и хрустом стекла под ногами полицейских. Шериф то и дело бросал в сторону слегка приоткрытой двери ванной комнаты виноватые взгляды, полные сочувствия и любопытства. Но подойти не посмел.
***
Владельца мотеля не нашли, но нашли молодого управляющего, который смог перевести агента Скалли в другой номер на ночь. Агент Малдер тщательно проверил оба номера на наличие посторонних острых металлических предметов. Скалли выпила перед сном таблетку снотворного. Она уже собиралась ложиться спать, когда в дверь постучал Малдер.
Она впустила его.
- Ты за все это время не сказала ни слова, - осторожно проговорил Фокс. - Ты действительно в порядке?
- Да, - неуверенным, немного хриплым от долгого молчания голосом ответила Скалли. - Теперь - да.
- Что произошло?
- Что? Я чуть не отправила себя на тот свет, вот и все...
- Это не ты, Скалли, - уверенно сказал Малдер.
- Да, ты прав. Это не я. Мне такое самой никогда не пришло бы в голову... Но сейчас, когда я думаю, что я могла бы это сделать - пусть не сама, а под гипнозом, под чем угодно! Я - я! - могла убить себя. Мне становится очень страшно. Именно сейчас. Понимаешь?
- Понимаю... Мы его прижмем. Я тебе обещаю... Ты меня слышишь?
Они помолчали. Скалли смотрела не на Малдера, а куда-то далеко сквозь него, в неведомые пространства.
- Скалли...
- Да?
- Но ведь ты сама, когда мы рассуждали о тех людях, говорила, что нужна почва. Она была? Ты ведь весь день была сама не своя. Что-то все равно случилось. Что, скажи мне? Ты чего-то не договариваешь, Скалли. Тебе плохо, но ты и сейчас пытаешься скрыть это. У тебя это не получается. Что произошло?
- Ничего, - Скалли замерла. Посмотрела искоса на напарника. - Ничего. Все хорошо. Спокойной ночи, Малдер.
Угу... Расскажите это вашей бабушке после двенадцати часов ночи... Когда она добрая...
Но хорошо ей было или плохо, а рассказывать об этом она явно не собиралась.
Как будто и не было ничего. Белого бинта, пропитанного алой кровью, вздрагивающих пальцев, губ, солёных от слез.
- Спокойной ночи...
Малдер подошел к двери и уже открыл ее, чтобы выйти, как услышал за спиной голос напарницы:
- Малдер... Ты, видимо, оказался прав. Этот человек может быть опасным для общества.
- Не может, а есть. Он за свою долгую жизнь отправил на тот свет с лишком три сотни человек. Вернее, ускорил им этот процесс... Я завтра все тебе расскажу. Спокойной ночи.
Он ушел, закрыв за собой дверь.
Скалли, укрывшись до подбородка одеялом, выключила лампу под зеленым абажуром и уставилась в темноту, где мигали голубым светом сменяющие друг друга цифры электронного будильника. Время жило по своим законам. По согревающемуся телу медленно, но верно разливалось блаженное чувство покоя. Она знала - теперь ей ничего не угрожает. Она даже не захотела отдать Малдеру свой пистолет («На всякий случай, Скалли!»). Один-единственный вопрос терзал ее усталое сознание.
Почему?
Почему - я?
Она закрыла глаза.

Он не верил ни в существование бога, ни в существование дьявола. И если бы и верил, легче бы ему не было.

Но... Этот последний несуществующий сидел сейчас рядом с ним на мокрой скамейке, поставив черные лаковые туфли прямо в неглубокую лужу, оставшуюся после дневного дождя. Рядом послушно уткнулась в мутную воду трость с набалдашником в виде головы пуделя...