- Скалли, - позвал он.

Ее глаза медленно открылись.

- Малдер? А где… - она быстро огляделась вокруг, потом почему-то взглянула на свою руку. - Я задремала, наверное, пока ты искал дом, - задумчиво сказала она.

- Ты спрашиваешь, где Хранитель? Мы были там, Скалли. Мы только что были там! Сумасшедшая лестница, меняющаяся комната, каменный очаг, часы на стене - множество часов! Не может быть, чтобы ты не помнила!

- Этого не может быть, Малдер, - с сомнением произнесла Скалли. – Ты видел тот же самый сон? Серебряная посуда на столе, бобовая похлебка в очаге, цветы на подоконнике? Чай и рождественский пудинг? Пурга за окном?

- Да, именно. И… он рассказывал нам о Бенсоне. И о Пустошах. И называл нас по имени. Он просил нас остановить его.

- Нам это приснилось, - неуверенно сказала Скалли.

- Обоим одинаково? Так не бывает, Скалли. Мы были там. Он знал, что Бенсон придет на каток, именно потому, что сам сказал нам об этом. Я перевернул часы! Почему ты не веришь?

- Малдер, это иллюзия. Наверное, мы слишком устали и проголодались, и хотели найти этого Санту, вот и увидели похожие сны…
- Вплоть до мелочей? Это чушь, Скалли. Мы просто были там. Вместе.

- Наши часы показывают, что прошло всего лишь пять минут с того момента, как ты вышел из машины, Малдер, - покачала головой Скалли.

- Там где мы были, Скалли, нет времени. Пока мы находились там, они стояли. Там свое время, помнишь?

Малдер хотел напомнить Скалли о пожеланиях, о которых спрашивал Хранитель, но почему-то не стал. А вместо этого негромко произнес:

- Смотри.

Пояса были связаны друг с другом морским узлом.

Вспомнив слова человека, Малдер сунул руки в карманы. Там оказались пестрые вязаные носки - из тех, что вешают над камином в рождественскую ночь.

Скалли взглянула на Малдера, и он понял, что она все еще не верит. Тогда он осторожно раскрыл ее правую ладонь.

Пальцы ее были выпачканы белой пыльцой – такой, какая обычно остается, если подержать в руке бабочку.

***
Они наскоро поужинали в каком-то круглосуточном кафе, не перебросившись и десятком слов, и подъехали к отелю глубоко заполночь. Скалли задумчиво оттирала бумажной салфеткой белую пыль с пальцев и молчала.

Когда мотор уже был заглушен, Малдер негромко произнес:

– Ты ведь так и не поверила. Не бывает одинаковых снов, Скалли.

- Знаешь, мне легче поверить в одинаковый сон… Сны – это отражение реальности, переработка мозгом полученной за день информации…

- Теорию я знаю, - возразил Малдер. – А пояса? А пыльца? А вот это?

Он вытащил вязаный носок из кармана.

- Малдер… Пояса ты мог связать и во сне… Люди во сне даже по крышам ходят. Это… - Скалли посмотрела на свои пальцы. – Наверное, это обычная пыль, Малдер.

Скалли осторожно дотронулась пальцем до носка.

- Я не знаю, откуда он взялся, но это самый обыкновенный носок. И вряд ли может служить доказательством.

- Мне надо было прихватить огонь из очага, чтобы ты поверила? Или притащить Хранителя за мантию? Ты же держала меня на лестнице, Скалли, почему ты отпускаешь меня теперь?!

Скалли, закусив губы, ничего не ответила, вспоминая, о чем думала в тот момент, когда приснившийся (или все-таки не приснившийся?) ей Хранитель спрашивал о ее мечтах и пожеланиях.

Да уж, приснился он или нет, но вероятность наступления Конца Света определенно выше, чем…

- Малдер… Я ведь никогда не отрицала того, чему были доказательства. Не отрицала того, что видела своими глазами. Но сейчас у нас нет доказательств, и я не уверена в том, что я вообще что-то видела.

Малдер промолчал, подумав, что зря вспылил.

- Скажи… У тебя есть… мечта? Такая, которую он мог бы исполнить?

- Я не могу тебе сказать, - ответила Скалли, не глядя на него и аккуратно складывая салфетку. – Если я скажу, она не сбудется. Пойдем. Нам нужно успеть выспаться – завтра в восемь утра нам нужно быть у Макгрейна.

- Да, конечно, - Малдер выбрался из машины, взял вещи и пошел вслед за Скалли.

Номера им указали без всяких проволочек и суеты.

Прежде чем закрыть за собой двери, они взглянули друг на друга.

Повисло неловкое молчание.

- Спокойной ночи, Малдер, - негромко сказала наконец Скалли.

- Спокойной ночи, - эхом отозвался Малдер, вспоминая ее вспыхнувшее румянцем лицо: во сне это было? Или все-таки не во сне? Теперь он и сам уже сомневался.

Он прошел в свой номер и через десять минут уже спал, охваченный беспокойным сном.

Не так уж часто во время расследований его не мучила бессонница.

***
Они стоят в каком-то парке, и вокруг падает снег, и стоит зыбкая, невесомая тишина, какая бывает только в снегопад. Снег падает им на плечи, на непокрытые головы, на лица, мгновенно тает на разгоряченных щеках и губах, оставляя только блестящие капли.

– У тебя есть мечта? – спрашивает Фокс.

- Конечно, - негромко отвечает Дана.

- О чем ты мечтаешь?

- Я не могу тебе сказать, - Скалли смеется. – Если я скажу, она не сбудется.

- А если я угадаю сам? – спрашивает он, притягивая ее к себе за плечи.

- Ты не угадаешь, - Скалли опускает глаза, потом, отстранившись, вновь поднимает взгляд: - хотя бы потому, что я и сама толком не знаю.

Глаза в глаза.

И не знаешь, есть оно – то, о чем ты думаешь? Или никогда не существовало? И продвигаешься вперед крошечными шагами… Шаг вперед, два назад. Потому, что если вдруг ошибешься – то потеряешь даже то, что имеешь.

Ты стоишь на краю пропасти, заполненной туманом, и даже не видишь дна, не знаешь – есть ли мост, доберешься ли ты до той стороны, если сделаешь шаг…

Пропасть пугает.

Но еще больше пугает неизвестность.

…Шаг. Еще шаг. Навстречу друг другу. По узкому мосту над бездной.

С которого так легко сорваться.

- Я не знаю, - шепчет она.

- Я попробую, - произносит он, наклоняясь к ней ближе. – Я попробую…

Малдер осторожно касается губами ее щеки, и чувствует холодные снежинки на горячей коже, а потом находит ее губы – мягкие, чуть суховатые от мороза, и ему кажется, что он слышит биение ее сердца, а потом понимает, что чувствует эти удары ладонью, которая опасно касается ее груди, легкого белого шелка. И он замирает в испуге, что сейчас она снова оставит синяк на его скуле, но ладони Скалли смыкаются на его плечах, и они оба проваливаются в кружение метели, в снегопад, думая только об одном – не отпустить друг друга.

И Пустота отступает.

И приходит упоительная убежденность в том, что если вдвоем – то не страшно даже сорваться в бездну.

Его губы горячи, его жадные ладони почти бесстыдно притягивают ее, грудь к груди, проникая под шелк блузки, и между ними осталось так немного – только два слоя тонкой ткани… Дана судорожно прижимается к нему, не чувствуя холода вокруг, а ощущая только лихорадочный жар двух тел, и чувствует, как Малдер скользит губами по ее щеке, по шее, по ключице, спускаясь ниже и ниже, к точке биения сердца. У нее перехватывает дыхание, и она одними только губами произносит:

- Фокс…***

Каждый порыв ветра за окном казался ему грохотом торнадо.

Каждый скрип ветки о стекло заставлял вздрагивать, и липкий холодный пот выступал крупными каплями на его лбу и на позвоночнике.

Привычные звуки словно искажались чудовищной призмой морозной ночи.

… Только что подъехала вторая машина – очевидно, на смену первой. Фонарь, покачивающийся над крыльцом дома, давал тусклый неровный свет, и силуэты автомобилей и людей скорее угадывались, чем просматривались.

В гостиной было душно и темно, только угли в погасшем камине, не остыв до конца, потрескивали и изредка вспыхивали багровым светом.

Доктор так ничего и не прибрал после обыска – в комнате был полный беспорядок, книги сняты со стеллажей, мебель сдвинута со своих мест, чехлы с кресел сброшены на пол… Кросби не видел в уборке смысла.

… Часы тикали, и в полнейшей тишине доктор слышал каждый удар так, словно рында отбивала гулкий тяжелый ритм. И каждый удар отзывался в голове болезненным звоном, а в груди все сжималось, словно холодная рука сдавливала ребра, и казалось, что воздух стал плотным и тяжелым, будто тугая мутная ртуть, и невозможно сделать полного вдоха…

Стук.

Доктор обхватил руками голову, скорчившись на полу возле дивана.

Стук.

Странное, гулкое эхо, какое бывает только в пустых, заброшенных домах – и никогда – там, где живут люди.

Стук. Металлический, звонкий, заставляющий срабатывать глубокие, забытые инстинкты, пришедшие к человеку от далеких предков…

Кросби почувствовал, как руки его покрываются гусиной кожей, и каждый волосок встает дыбом.

Нет. Это смешно. Он не должен…

Стук. Мокрый, тягучий. Медленный.

Доктор уронил ладони на колени.

…Это вода, вода в раковине на кухне. Они даже не закрутили за собой крана.

Не включая света, натыкаясь на кресла и спотыкаясь о рассыпанные книги, он выбрался в холл и посмотрел на показатели температуры воздуха. Двадцать восемь градусов по Цельсию. Но озноб не отпускал, и Кросби повернул рукоятку, чтобы температура повысилась до тридцати. Хотя и догадывался, что это не поможет. Он не мог согреться уже несколько дней – с того самого момента, как впервые узнал об убийствах. Словно холод, царивший в душе Бенсона, неведомым образом передался ему. Кросби несколько дней не спал, боясь, что сны Бенсона – чудовищные, нереальные сны, вместе с Серыми Тварями Пустошей, о которых он рассказывал, ворвутся и в его голову, и поэтому сейчас был почти пьян от бессонницы и ожидания. Он перестал давать Бенсону таблетки в прошлом месяце – и в сейфе еще хранились остатки. Но видимо, стало только хуже.

Доктор не понимал, когда он сделал ошибку.

Но он помнил, что сказал ему странный старец в бесформенной хламиде, которого он нашел высоко в горах, уговорил рассказать ему об изгнании духов и научить его этому…

«Ты полагаешь, что можешь изгнать духов… Бойся – однажды они могут вырваться наружу».

Кросби не верил в материализацию – ему хотелось изгнать демонов из мыслей его пациентов. Но он ошибся.

Старец говорил мало и неохотно, но Кросби убеждал его в чистоте своих помыслов, и тогда он и сам был уверен, что хочет помочь людям.

«Бойся Пустошей. У многих Пустоши проникают в душу, в голову, в глаза, в уши, в сердце и слова, въедаются в память… Им нужна пустота и холод, холод и пустота… Иногда люди слышат их. Этих демонов нельзя отпускать».

Кросби счел это наивностью религиозного фанатика.

Как оказалось – зря.

… Рядом со щитком на стене висела небольшая картина с летним пейзажем. Сейчас яркое солнце и сочная зелень казались вычурно ненастоящими. Доктор осторожно снял пейзаж с гвоздя. Сдвинул в сторону панель из того же материала, что и отделка стены. В невозможной тишине каждый звук, казалось, усиливался десятикратно, и даже падение бумажного листа казалось грохотом Ниагарского водопада.

За панелью обнаружилась стальная дверца маленького сейфа. Полиция не нашла его, а доктор промолчал.

Кросби смог набрать нужную комбинацию цифр только с третьего раза, так дрожали у него руки. Тишина давила, ослепляла, оглушала, казалось, что она стоит за спиной, что готова наброситься и поглотить…

Где-то раздался тихий скрип.

Но никого не было – у стены стояла только кадка с полузасохшим декоративным лимоном. Скрип раздался снова, но тут Кросби сообразил, что это скрипит снаружи раскачивающийся над крыльцом фонарь. Тусклые желтоватые пятна прыгали по полу, по стенам, и в бледном свете луны дерево в кадке отбрасывало нелепую уродливую тень.

От облегчения у доктора подкосились ноги, и он сполз по стене, не в силах унять охватившую его дрожь.

«Он ничего мне не сделает. Он не сможет – рядом с домом полиция. Ему не войти сюда. Он не сможет».

Накатившая слабость была такой сильной, что у доктора даже не было сил подняться и сесть на стул - он так и продолжал сидеть на полу, вытянув худые ноги, привалившись к стене и закрыв глаза. Его правая рука судорожно сжимала пистолет, вынутый из сейфа.

«Он говорил, что это я виноват… Он говорил, что не хочет, чтобы я был. Что видит во сне, будто меня нет…».

Он придет.

К нему он придет тоже.

…Прошло не менее четверти часа, прежде чем Кросби смог подняться. Он слышал шум отъезжающей машины снявшихся с дежурства полицейских, слышал ритмичный скрип фонаря, слышал треск остывающих углей в камине – но все это словно было где-то очень далеко, и не с ним. Пистолет в руке придал ему немного уверенности, и доктор снова подошел к окну.

Падал снег. В саду уже выросли настоящие сугробы – таких снегопадов не было давно. Дорожку опять засыпало, и Кросби машинально подумал, что завтра ее придется разгребать. Созерцание снегопада всегда действовало на него умиротворяющее, поэтому он далеко не сразу почувствовал, что что-то не так. Он словно бы отключился от окружающего, глядя на крупные легкие хлопья.

Но когда он услышал короткий тихий вскрик от полицейской машины – то словно очнулся. В первое мгновение он подумал, что ему показалось – ибо тишина снова окружила его, и даже скрипа фонаря теперь не было слышно. Доктор до рези в глазах вглядывался в темноту, но ничего нельзя было рассмотреть – фонарь над крыльцом погас. Кросби машинально подумал, что это странно – ведь лампочку он менял всего две недели назад…

… Когда по саду пронесся снежный вихрь и бросил снегом в стекло, доктор отшатнулся, словно получив удар в грудь. Снег осыпался, и Кросби увидел прямо перед собой, в комнате, безумные льдисто-голубые глаза, горящие огнем на белом лице. Чьи-то холодные пальцы коснулись его волос, пробежали по вискам, по шее, ледяная рука стиснула его сердце так, что оно не смогло сделать больше ни одного удара, и доктор успел подумать прежде, чем его сознание угасло:

«Он пришел».

Он успел сделать один выстрел.

… Полузасохший лимон покрылся инеем, и замерзшие листья, обломившись под собственной тяжестью, с ледяным стуком упали на пол.

***
Это сон. Всего лишь сон. Прерванный трелью электронного будильника Малдера, который четко слышен сквозь стену.
Только сон.

Если повторить это про себя несколько раз, словно заклинание, тогда можно будет открыть глаза, встать и собраться с мыслями. Виноваты вчерашний безумный вечер и странное видение о Хранителе. И только оно. И надо напомнить внутреннему голосу, твердящему, что одинаковый сон, по счастью, увидеть невозможно: доказательств нет.

Да. Как всегда. Никакого достоверного объяснения…

Скалли медленно открыла глаза.

Потолок. Светлые стены. Деревянная тумбочка возле постели. Окно, закрытое жалюзи. Все это есть – это можно потрогать, ощутить под пальцами шероховатость штукатурки, тепло дерева, холод гладкого стекла. То, что было – потрогать невозможно. Невозможно убедиться.

Как отличить – сон и явь – сейчас?

Она доверяла своему зрению, но сейчас не было никакой уверенности в том, что вечер у Санта Клауса не был игрой воображения.

И вот теперь другой сон… Такой же удивительно четкий и ясный.

Наверное, лицо горит просто от духоты. И губы – тоже. Это не может быть правдой. Потому что наяву существует только одно – работа. Если человек настолько одержим ею - никто не сможет с ней соперничать.

Нечего и пытаться.

***
Нужно глубоко дышать.

Вдох, выдох.

И еще раз.

И еще.

Малдер закрыл глаза.

Но сон не возвращался – он растворился, исчез за снежной пеленой, оставив только тепло в ладонях. И у самых губ - биение сердца.

Вдох, выдох.

Еще раз.

Глубже – до боли в легких.

Таких снов не бывает, не так ли, агент Малдер? Таких болезненно-точных и настоящих. Но и такой реальности тоже не может быть. И если это все-таки правда… То эта реальность не должна воплотиться. Иначе она пойдет за ним намного дальше, чем прошла сейчас. По льду, в пекло, в бездну – не оглядываясь. Но он не может допустить, чтобы то, что суждено ему, произошло и с ней.

Пусть сны остаются снами.

Хотя в том, что у него хватит силы воли, Малдер не был уверен.

…И, словно соглашаясь с ним, реальность в виде резких звуков будильника и холодного воздуха из неплотно закрытого окна настойчиво заявила о себе.

***
Телефонный звонок установил торжество реальности окончательно.

С возвращением с небес на землю.

- Агент Малдер, - произнес Малдер, прижав телефон плечом к уху и быстро одеваясь.

- Агент Малдер, произошло нечто… непонятное, - в голосе Макгрейна слышалась странная неловкость.

- Что случилось?

- Я толком и не знаю, как объяснить… Чертовщина какая-то, - сдался наконец Макгрейн. – Вы и агент Скалли сможете подъехать к дому доктора Кросби?

- Когда? – быстро спросил Малдер.

- Чем скорее, тем лучше.
***

- Ты думаешь, это был сон на двоих?

Скалли вздрогнула и как-то странно посмотрела на него.

- Для меня в рассказе Хранителя, независимо от того, приснился он нам или нет, - продолжал Малдер, - одно осталось неясным.

- Что? – спросила Скалли, заметно расслабившись.

- Что происходит с Брайаном. Почему он почти не человек? Что имел ввиду Хранитель? Почему мы можем не успеть остановить его?

- Я не знаю, Малдер. Но ты не можешь рассматривать сон как инструкцию к поимке преступника.

- Почему? Ко многим людям озарение приходило именно во сне. Ты же сама это знаешь.

- Да, но мне кажется, это не тот случай, - Скалли словно задумалась о чем-то. – Мозг, перерабатывая полученную информацию, конечно, способен наткнуться на правильное решение, но…

- Что но? – Малдер повернул на перекрестке направо – до дома доктора оставалось всего пара кварталов. – Чем этот случай хуже любого другого? Я не вижу разницы. Чтобы понять, правильное решение или нет, мы должны применить его…

***
Они догадались, что произошло, как только подъехали ближе. Возле дома доктора стояло несколько патрульных машин, и было полно полиции. Снег на дорожке, ведущей к крыльцу, был вытоптан, тусклый фонарь над входной дверью не горел.

От группы полицейских отделилась высокая фигура и направилась к форду, затормозившему напротив дома.

- Доктор Кросби умер сегодня ночью, - заметил Макгрейн, здороваясь с вашингтонскими агентами. Его лицо было усталым, глаза покраснели – было ясно, что ночью он не спал.

- Умер? - переспросила Скалли. – От чего? Инфаркт?

- Нет. Не знаю. Но думаю, что все-таки убийство. Сейчас сами увидите. Но это еще не все. Пострадали ребята, которые вели за домом наблюдение. Их увезли в госпиталь, но не знаю, выживут ли они… - Макгрейн тяжело вздохнул, и по его лицу можно было догадаться, что шансов на это очень немного.

Малдер и Скалли переглянулись.

- Что с ними? – Скалли не представляла, как можно выжить со льдом в черепе, и воображение уже рисовало ей страшные картины.

- Обморожение, - ответил Макгрейн. – Я не представляю, как это могло произойти. Чертовщина, говорю же! Машина словно кусок льда. Они не вышли на связь ночью в положенное время, и другой патрульный экипаж поехал проверить, в чем дело. Ну и нашел… Мы с трудом достали их оттуда. Чудовищное обморожение и общее переохлаждение, как сказали потом в госпитале. Они были живы, но как сейчас обстоит дело, я не знаю. Но это не все.

- Что с доктором? – спросил Малдер.

- Доктор мертв, - как-то странно поглядев на них, ответил Макгрейн. – Агент Малдер… Агент Скалли… Я не знаю, что это, и … в общем, если у вас есть какое-то объяснение - я буду рад его услышать. Какое бы оно не было. Пойдемте.

***
В доме доктора царил арктический холод. На улице было гораздо теплее, чем там. Сугробы в гостиной погребли под собой мебель и книги, засыпали до половины камин, скрыли безделушки на каминной полке.

В коридоре агенты увидели тело доктора Кросби, странно застывшее в одной позе.

Скалли подняла воротник куртки – ледяной воздух обжигал лицо, и опустилась на колени возле тела. Малдер присел рядом.
Определить причину смерти оказалось не слишком сложно.

- Господи, да он превратился в глыбу льда, - изумленно воскликнула Скалли, проведя ладонью по обледенелой одежде, рукам, лицу доктора. Иней покрывал его ресницы, а волосы стали совсем белыми и хрупкими, и ломались при прикосновении. Пальцы, буквально покрытые коркой льда, судорожно сжимали пистолет.

- Вот именно, - кивнул Макгрейн. – И я бы дорого дал за то, чтобы узнать – как. Посмотрите, что мы нашли в сейфе, - с этими словами он протянул Скалли небольшой флакончик с гладкими зеленоватыми таблетками. – Там еще два таких осталось. Отправить в лабораторию на анализ? И вот это еще…

Скалли вытащила плотно притертую пробку.

В воздухе резко запахло полынью.

Точно так же пахло и из большой стеклянной банки, до половины наполненной тяжелой маслянистой жидкостью зеленого цвета. Макгрейн только что достал банку из сейфа и теперь с сомнением покачивал головой.

Время шло, и до выхода на лед полицейских в костюмах Санта-Клаусов оставалось совсем немного.

По дороге на каток Макгрейн рассказал, что из пистолета, найденного в доме доктора, был сделан один выстрел.

- Пулю пока не нашли, - задумчиво добавил он. – Значит, вероятнее всего, док в него попал. Так вы говорите, он их замораживает?

Малдеру пришлось рассказать ему существенно исправленную версию событий – опустив все о Хранителе и оставив только то, что касалось непосредственно Бенсона.

- И вот этим вы обычно занимаетесь? – Макгрейн покачал головой. – Как вы еще не спятили от такой работы…

- Многие считают, что давно спятил, - невесело улыбнулся Малдер.

Макгрейн промолчал.

***
Уже почти рассвело, и вокруг катка начали появляться палатки, выдающие коньки напрокат, торгующие горячими напитками и прочими мелочами. Ночной ветер утих, снегопад прекратился, и, хотя морозный воздух обжигал легкие, люди предвкушали замечательный день – чистили лед от выпавшего за ночь снега, украшали рождественскими гирляндами деревья, скамейки и снежные скульптуры. Даже полицейские, проверяющие каждую палатку, никому не портили настроения.

Макгрейн обвел глазами каток.

- В Санта Клаусов переоденется восемь человек. Они будут находиться в разных концах катка, неподалеку от них разместятся другие полицейские в штатском. Четверо будут на льду, четверо - находиться по периметру. Полицейские, конечно, в бронежилетах, но я боюсь, что толку от них не будет. Не слишком они согревают. Знать бы, когда Бенсон появится.

- Я думаю, нам не придется очень долго ждать, - негромко сказал Малдер, наблюдая, как переодетые полицейские расходятся по местам. – Главное – не подпустить его вплотную.

- Ну да, ножик у него явно не для заточки карандашей, - кивнул Макгрейн.

- Он убивает не ножом. Он убивает холодом. Вы же видели сами, - напомнил Малдер.

- Видел. Но видеть, агент Малдер, и верить в то, что видишь – совсем не одно и то же… У меня приказ в случае его появления стрелять на поражение. Если не будет другого выхода.

Малдер не ответил.

Макгрейн тяжело вздохнул, и его дыхание белым облачком поднялось к небу. Люди явно нервничали – слишком уж мутным показалось им объяснение про убийцу, который превращает своих жертв в ледяные фигуры. Новоиспеченные Санта Клаусы прогуливались вокруг катка, с тоской ожидая наплыва публики, которая непременно захочет проверить бороду на подлинность и узнать, сколько счастья привалит именно вот этой семье в новом году.

Малдер и Скалли медленно двигались вдоль катка, вглядываясь в лицо каждого человека, попадавшегося им навстречу.

- Сон – это спасение… Как думаешь, Скалли, что это может означать? – задумчиво спросил Малдер. – Когда сны бывают спасением?

- Сон, к примеру, может избавить от боли, - ответила Скалли. – От усталости. От страха. Бывает и лечебный сон, не говоря уже о таких распространенных вещах в медицине, как наркоз и искусственная кома. Но я не знаю, как это все может помочь в случае с Бенсоном.

- Если он уснет, что станет с его бредом?

- Сложно сказать. Это ведь даже не бред в его привычном понимании. Во всяком случае, если его убьют, трупу уснуть будет очень непросто.

- Они не смогут убить его, Скалли. Помнишь, что говорил Хранитель? Честно говоря, я не представляю, как именно его остановить. Убить нельзя. У доктора не вышло. Остановить его, задержать – невозможно. И каждая секунда промедления чревата превращением людей в музей ледяных фигур. И при этом мне кажется, что мы не должны… убивать его. Это будет неправильно.

Малдер снял перчатки, наклонился и зачерпнул ладонью снег. Слепил увесистый снежок и покачал в руке.

- Если допустить, что Хранитель прав, то те, кого он назвал Пустошами, проникли через измененное сознание Бенсона. Если его сознание временно угаснет, то дверца закроется?

Скалли покачала головой:

- Возможно. Но было бы надежнее, если бы в нем не стало Пустоты. Только как это сделать – неизвестно.

- Значит, ты все-таки веришь? – улыбнулся Малдер.

Скалли не ответила.

Малдер вложил подтаявший снежок в ее ладонь и сказал:

- Пойду куплю горячего кофе и что-нибудь поесть. Голодовка становится в этом деле плохой традицией.

Скалли кивнула. Снежок был плотным и холодным, и ей почему-то подумалось, что именно так выглядит теперь сердце человека, который перестал им быть.

***
К вечеру Макгрейн потерял терпение.

На катке было много народу, в том числе детей, люди веселились, катались на коньках и без них, с удовольствием фотографировались с Санта Клаусами. Санта Клаусы были этим не слишком довольны, но сопротивляться было бесполезно. Никто ни на кого не покушался, ни одного подозрительного лица замечено не было. Новых сообщений об убийствах тоже не поступало, и это немного успокаивало Макгрейна, но он понимал - еще пара часов – и солнце сядет. Можно будет констатировать неудачу.

- А что нам делать, если он совсем не появится? - спросил он у специальных агентов ФБР.

- Должен появиться, - спокойно ответил Малдер. – Нам сообщили из Вашингтона данные экспертизы нашей машины. Отпечатки на стекле совпадают с отпечатками в виде следов обморожений на телах предыдущих жертв, и с отпечатками, найденными в доме Кросби. Но с отпечатками самого Бенсона не совпадают. Там вообще нет следов, характерных для человеческих пальцев.

- Выстрел ушел в молоко? – Макгрейн сейчас даже не ехидничал, он был искренне огорчен.

- По крайней мере, он не ведет нас к Бенсону напрямую.

Малдер и Макгрейн сейчас стояли примерно посередине общественного катка, почти напротив здания театра. К вечеру людей здесь стало больше – катались в одиночку и парами, многие - вместе с детьми, подростки лихо носились по льду, выбивая лезвиями ледяную крупу, падали, смеялись, вскакивали и неслись дальше. То там, то тут мелькали красные куртки и белые бороды переодетых полицейских и агентов ФБР. Малдер сунул руки поглубже в карманы – он успел основательно замерзнуть, несмотря на то, что к вечеру немного потеплело.

Скалли отправилась греться в машину. Поначалу она упорствовала и не хотела уходить, но Малдер пообещал, что через полчаса, когда она вернется, пойдет греться сам.

У Макгрейна заверещал сотовый телефон, и он хмуро буркнул в трубку:

- Слушаю. Да.

Выслушав собеседника, он сунул мобильник в карман и, потирая одну о другую замерзшие руки, сказал:

- Ребята теперь могут поклясться, что пули в доме дока нет. Крови нет тоже. Зомби он, что ли?

Малдер пожал плечами.

- Не думаю. У нас еще есть время. Я вернусь в машину ненадолго – мы с агентом Скалли поменяемся. Вам бы тоже погреться, мне кажется, вы лицо обморозили.

- А, пустое, - махнул рукой Макгрейн. – По сравнению с тем, что сделает с моей шкурой начальство, если мы его не поймаем, обмороженная физиономия – пустяк. Пусть агент Скалли не торопится – чувствую я, что его на катке нет.

Позади палаток дети весь день лепили снежные фигуры, украшая их камешками, ветками и мишурой. Фигуры были необычные – их очень старались сделать похожими на настоящих людей. Некоторым даже повезло обзавестись вещами – на одном была старая соломенная шляпа с оборванным краем, на другом – чья-то бейсболка, на третьем – пестрый растрепанный шарф. Одному снежному человеку, постройнее и повыше других, даже досталась куртка. На груди справа у него темнела дырка – видимо, дети втыкали в снег камушки, изображая пуговицы, но камушки выпали.

Малдер подошел к машине и постучал в стекло.

Скалли открыла дверцу, и он сел на пассажирское сиденье.

- Замерз?

- Не очень, - Малдер с наслаждением откинул голову на подголовник. – Скорее устал ждать.

В машине было тепло, и выходить из нее не хотелось. Солнце клонилось к западу, снова пошел снег. Скоро загорятся фонари, в разрывах облаков проснутся звезды, и до Рождества останется совсем немного.

Но им праздника в этот раз, похоже, не полагается.

- Отсюда неплохо просматривается каток, - сказала Скалли. – Так что я тоже продолжала наблюдение. Но никого и ничего подозрительного не видела.

- У нас тоже ничего. Завидую тем, кто сейчас там нарезает круги, - Малдер кивнул головой на катающихся. – Они проводят время куда интереснее. И они точно не мерзнут.

- Малдер, - хмыкнула Скалли, - не вижу проблемы. Нужно всего лишь взять коньки и пойти на лед. Присоединяйся к группе Дьюди, вон он – самый высокий из Санта Клаусов. Как раз напротив нас.

- Ты хочешь остаться без напарника? Я и коньки – это несовместимые понятия. Тем более сейчас, после двенадцати часов непрерывного стояния на ногах на одном месте. Когда бегаешь за преступниками по лесам и городским трущобам, устаешь меньше. Больше устаешь, только просиживая штаны в Бюро.

- Я сменю тебя, - Скалли стала наматывать шарф и застегивать куртку. – Сейчас…

- Погрейся еще. Макгрейн думает, что наш фигурант вообще сегодня не появится.

- А ты что думаешь?

- Что Макгрейн ошибается. И если Бенсона действительно нет на катке, это означает только одно: мы не там ищем.

- Но ведь…– Скалли умолкла. Потом, помедлив мгновение, продолжила: - Ведь в письме было сказано именно о катке. Больше ему некуда идти. В Олбани других Санта Клаусов сейчас нет, а из города ему не выбраться.

- Я знаю. И мне это не нравится… Ты есть не хочешь?

- Нет. А тебе не мешало бы – с утра голодаешь, - укоризненно заметила Скалли. Это было обычным делом. Малдер во время расследований нередко забывал о еде – не из принципиальных соображений, а просто потому, что погружался в работу настолько, что все остальное проходило мимо его сознания. И если ему не напоминали о необходимости завтракать и ужинать, то он был способен провести впроголодь не одни сутки.

Малдер усмехнулся:

- Спасибо за напоминание. Пойду куплю еще один резиновый гамбургер, - он выбрался из машины и пошел к палаткам.

***
Одна из снежных фигур качнулась вслед за ним – но кругом было слишком много других тел, горячих, ненужных. Они могли помешать. Ему было все равно, чьими мыслями воспользоваться.

***
Что-то в окружающем пейзаже показалось Малдеру неестественным. Странным. Малдер напряженно оглянулся, но ничего необычного не увидел ни среди пестрой толпы людей на катке, ни возле палаток.

«Вернитесь. Не развязывайте пояса».

Почему он подумал это?

- Красивые фигуры слепили, правда? – совсем рядом спросила приятеля молодая женщина в пушистой белой шапке. – Такие смешные. Почти как настоящие!

- Они вчера весь день лепили, - ответила разрумянившаяся от холода девушка за прилавком. – Пятую только вечером закончили. Сегодня не пришли почему-то – а жаль, у них здорово получается.

Малдер протянул деньги и тут понял, в чем дело. Фигур за палатками стояло шесть. И самый высокий, тонкий,
пропорциональный «снежный человек» с черной курткой на плечах и дыркой в груди стоял сейчас намного ближе к машине, чем тогда, когда Малдер шел в обратную сторону.

Этого не могло быть.

- Черт подери, - Малдер бросился назад, на бегу вытаскивая пистолет из кобуры и отчаянно понимая, что от него не будет толку.

Что-то зеленовато-золотистое метнулось у него из-под ног вперед.

Люди радовались наступающему Рождеству, снегу, гладкому льду под ногами, упиваясь скоростью и ветром в лицо, и Скалли думала, что уж они-то наверняка не беспокоятся о Пустоте в сердце.

Солнце уже скрылось за домами, окрасив облака во все оттенки лилового. Длинные тени ложились на снег, загорались фонари, и в столбах света кружились снежные хлопья. Все это казалось настолько далеким от реальности, что Скалли ощутила себя словно не здесь.

Бесконечный день катился к концу.

По плану Макгрейна, операция должна была продолжаться либо до поимки Бенсона, либо до девяти часов вечера – обычно ряженые в Санта-Клаусов актеры расходились приблизительно в это время. Оставалось еще несколько часов. Если Бенсон не появится сегодня, то вероятно, завтра операцию придется повторять.

Скалли не отрывала взгляда от катка, и поэтому не сразу заметила, что кто-то подошел к машине.

- Малдер? – спросила она, поворачивая голову и ощущая, как холод пробирает ее до костей.

И подбирается к сердцу.

***
Со снежной фигуры медленно осыпался снег, и Скалли увидела высокого молодого человека с бледной до синевы кожей и белыми губами. Его одежда заиндевела и стояла колом, а на рубашке справа была большая прореха. Но на ткани не было следов крови, только рыхлый снег сыпался наружу, и человек двигался так, словно этой дырки не существовало. Его руки его казались полупрозрачными, словно мутное стекло, а тело – странно бесплотным.

Он двигался очень медленно – и для Скалли время тоже словно остановилось. Она не могла пошевелиться от холода, пальцы, которыми она попыталась вытащить из кобуры пистолет, не гнулись, ресницы мгновенно смерзлись от мороза. Скалли не слышала больше ни резких звуков коньков, скользящих по льду, ни человеческих голосов, ни музыки, что раньше доносилась с катка. Она слышала только скрип снега под ногами человека, который больше им не был.

Шаг.

Другой.

Звук, с каким ломается наст ноябрьским утром в мелких лужах.

В чудовищном холоде все прочие звуки словно смерзлись и рассыпались в белую пыль.

Человек медленно наклонился к боковому окну и протянул дрожащие руки вперед, сквозь стекло – словно его и не было. Скалли показалось, что за спиной человека клубятся клочья серого тумана.

Пустоши.

- Вы были у него, - услышала Скалли сухой, вымороженный голос. – Вы были у него. Мне нужно к нему. Я возьму ваши мысли и они проведут меня к нему.

Скалли смотрела ему в глаза.

Блеклые, льдисто-голубые глаза.

Живые.

- Вы еще здесь, - прошептала Скалли, чувствуя во рту вкус крови из треснувших от холода губ.

- Я возьму ваши мысли, - проскрипел человек. – А они возьмут вашу жизнь. Мне нужно к нему. Вы были у него. Мне нужно… к нему. Мне не нужна ваша жизнь. Но они голодны, и мне их не удержать. Мне слишком жарко. Слишком.

В глубине почти прозрачных глаз Скалли почудилось невероятное.

В них был страх.

Обычный человеческий страх.

- Остановитесь, - прошептала она, чувствуя, как кровь тут же смерзается на губах соленой коркой. – У меня оружие. Я федеральный агент. Остановитесь! В вас… будут стрелять, если вы не остановитесь.

- Не могу. Он не любил меня. Он сам виноват. Отдайте мне ваши мысли, - сухой голос стал настолько тихим, что Скалли едва могла разобрать слова. Бесплотную фигуру сотрясала крупная дрожь. Туманные силуэты, теснившиеся за Бенсоном, окружили машину, и тьма навалилась со всех сторон.

- Брайан, - прошептала Скалли отчаянно и, превозмогая боль в пальцах, вытянула пистолет. Если он не оставит выбора… – Он любил вас. Вы слышите? Он…

- Нет, - голос звучал на грани слышимости. – Нет. Мы убьем вас.

- Он любил…

Но невыносимо холодные пальцы уже протянулись к ее голове, и Скалли поняла, что должна нажать на спусковой крючок.
И не смогла.

Человек внезапно вздрогнул, его голова дернулась, будто от сильного удара, и он повалился лицом вперед. Сквозь стекло.
И мир вокруг медленно угас.