Они были грустны, перепуганы и скучали по родителям, но у них были еда, питье, крыша над головой и общество других, таких же как они, для общения.
Кроме случайных гневных вспышек человека, насколько Малдер мог судить, детям не было причинено никакого вреда. А, пытаясь это выяснить, Малдер, следил за человеком ястребиным взором.

Каждый раз, когда человек выводил одного из детей от его или ее конуры, Малдер дрожал от настороженности. Но, насколько он видел, человек даже никогда не уводил детей далеко от клеток, не говоря уже о том, чтобы забирать их куда-нибудь с собой, где он мог бы быть один на один с ребенком.
Конечно, иногда Малдеру нужно было спать, но он все равно был абсолютно уверен, что дети не подвергались сексуальному насилию.

Однако, через четыре конуры от Малдера, девятилетняя Бонни Паркер была полностью разбита. Ребенок кричал и плакал, едва завидев приближение человека. Она почти не ела собачий корм, проводя большую часть времени в своей будке, и Малдер неоднократно слышал, как она там плачет.
Пит Марш и Лукас Элфман, живущие с двух сторон от нее, пытались утешить Бонни, но все, что они могли сделать приводило к двухминутному прекращению всхлипываний, после которого девочка снова захлебывалась в слезах.

Малдер время от времени звал ее и пытался разговорить, чтобы она рассказала о себе, но Бонни ни разу ему не ответила. И в промежутках между истериками Малдер опознал тяжелейшую депрессию, по капле выдавливающую из ребенка жизнь.

-Бонни должна вернуться домой. – сказал Малдер, и через плечо человека увидел, как глаза Люси Довер наполнились слезами разочарования. Он почувствовал, что его собственные глаза защипало в ответе, но постарался сдержаться.

Человек снова кивнул.

-Она очень грустна. Она всегда плачет.

-Не каждый в состоянии оценить, то, что Вы делаете для нас, сэр.

Человек кивнул и улыбнулся. Как хорошо, когда тебя понимают...

-Прости меня, Люси.

Девочка не обернулась к нему и Малдер понял, что она была еще очень обижена и сердита.

-Все в порядке, – прошептала она наконец и сжала его пальцы своей рукой.

И вот тогда-то, Малдер заполз в свою, так называемую, постель и заплакал.

Ему было ясно, что он разыграл свою последнюю карту. Бонни Паркер. Далеко не лучшую карту. Были более взрослые дети. Более умные. Шенди Эплгейт, к примеру. Она дала бы следователям детальные описания, почти наверняка, приведшие бы ФБР и полицию прямиком к отдаленной ферме, где томились в плену дети и Малдер. Или Рис Джонсон, чья кровь, обнаруженная на месте преступления, обеспечила участие в расследовании ОТП, даже при том, что это было всего лишь кровотечение из носа, он был хладнокровен и сообразителен. Даже маленькая Люси Довер предоставила бы им, в случае своего освобождения, гораздо больше шансов на спасение, чем Бонни Паркер, которая, сквозь истерию, с трудом сознавала где находится и чей опыт общения с человеком состоял в постоянном преодолении чрезвычайного ужаса.
Но именно по по этим самым причинам, Бонни Паркер должна была вернуться домой...

Уловка 22. Безвыходная ситуация.

Малдер понимал, что человек никогда не освободит еще одного ребенка. Человек сделал это не по доброте душевной. Малдер убедил его освободить Бонни, на основе личной заинтересованности. В глазах человека, освобождение Бонни уравнивало несчастье, произошедшее с Ридли Адамсом. Они были в расчете, по-правде говоря. И Малдер инстинктивно чувствовал, что мог бы просить до посинения, но человек никогда не отпустит другого ребенка.

Теперь, в темноте, Малдер лежал на боку и старался не думать о человеке и детях, конурах и зловонии, собачьем корме и побоях, о боли и рвоте. Ничто из этого больше не было под его контролем. Они все останутся живы или умрут. На протяжении пяти недель это было смыслом его жизни. Но теперь, он сделал все, что мог, и даже если этого окажется недостаточно, ему нечего было больше предложить. И значит, теперь, думать обо всем этом не имело никакой дальнейшей цели.
Поэтому он стал думать о Скалли. Он думал о ней, несмотря на то, что это было больно. И несмотря на то, что это было больно, мысли о ней все еще приносили мир и покой его душе.

Лежа на боку согнувшись, Малдер сконцентрировался на том, чтобы остановить дрожь, ставшую его постоянным спутником, с тех пор, как человек забрал его одежду. Через несколько минут ему удалось взять дрожь под контроль, после чего он сосредоточился на дыхании, одновременно позволяя образу Скалли затопить мысли, чего не позволял себе делать уже несколько недель.
Он чувствовал, как на вдохе, его ребра впечатывались в цемент. Прижимаясь и отступая, прижимаясь и отступая. Кости его бедер болели от соприкосновения с жестским полом, но он привык к этой боли. Он чувствовал, как весь его дискомфорт истончается и исчезает, при мысли о Скалли. Не о Скалли и Колтоне. Не с ревностью, гневом, сожалением или тоской. Просто о Скалли...
На мгновнение, он был готов разрыдаться от радости и боли за ту чистоту, ту подавляющую силу безграничной любви, которая согревала его так, что даже цемент под его костями больше не казался холодным.

Малдер закрыл глаза и глубоко заснул, словно свернувшись подле Скалли в теплой, мягкой постели...

Скалли проснулась в темноте, словно от толчка. Она лежала на боку, переводя дух после внезапного панического пробуждения. Фонарь на улице перед мотелем не горел и темнота была почти непроглядной.

Скалли напрягла глаза, вглядываясь в кромешную тьму.

- Малдер?

Она осторожно дышала, ощущая, как ее ребра, на вдохе, утопают в мягком матрасе. Прижимаясь и отступая, прижимаясь и отступая, пока она прислушивалась, в ожидании ответа.

Во сне, она так ясно ощущала его присутствие, что была дезориентирована, пробудившись и обнаружив, что его нет рядом.

И даже зная, что это невозможно, она все еще ждала, что, в любой момент, он включит настольную лампу и посмотрит на нее темными, сверкающими в неярком свете глазами, немного смущенный, тем, что она поймала его во время наблюдения за ее сном, но достаточно смелый, чтобы не сдвинуться с места, после ее пробуждения.

В конце концов, поняв, что не заснет, не убедившись, Скалли протянула руку и сама зажгла лампу.

Его там не оказалось...

И могло никогда не оказаться снова...

Она проплакала всю ночь, очнувшись перед самым рассветом, на подушке холодной и мокрой от слез...