«Пожалуйста. Почему вы это делаете, о, Боже, ПОЖАЛУЙСТА…»

Мужчина на полу был жутко напуган и умолял сохранить ему жизнь, пусть и казался самому себе малодушным трусом. Он пришел домой в отличном настроении, проведя вечер в своем любимом кафе, слушая джаз и потягивая выпивку. Симпатичная блондинка по имени Сьюзан, с которой у него было свидание, вовсю заигрывала с ним – ее искусное поддразнивание и легкий флирт служили гарантией того, что если и не сегодня ночью, то в очень скором времени она окажется в его постели. Он усмехнулся, подумав о ней, на слегка ватных ногах подходя к зданию, в котором располагалась его квартира. Когда мужчина уже вставлял ключ в замок на внешней двери, его затуманенный алкоголем мозг уловил какой-то слабый звук. Он обернулся, пристально вглядываясь в темноту, но никого не увидел.

Мужчина направился к своей квартире на первом этаже и вставил второй ключ в замок. Это было последнее, что запечатлелось в его памяти. Позже он очнулся с ужасной головной болью, на полу в своей маленькой прихожей, с руками, связанными за головой, и с раздвинутыми ногами – каждая лодыжка была к чему-то привязана, но он не видел к чему именно. И тут мужчину охватил такой животный, леденящий кровь ужас, какого он никогда еще не испытывал.

Он был обнажен и не понимал, почему лежит в собственной квартире, голый и связанный, с раскалывающейся на части головой.

И когда он почувствовал первый надрез… его ужас стал еще сильнее.

«Ты собираешься умолять? Валяй. Умоляй. Умоляй, сколько влезет, гребаный ублюдок. Ты убил мою Анну». Голос прозвучал над его левым ухом настолько близко, что чье-то горячее дыхание обожгло кожу. Низкий, гортанный голос говорившего был наполнен ненавистью. Возможно, застарелой ненавистью, но для лежащего на полу, смертельно напуганного мужчины, это не имело большого значения - он уже охрип, моля о пощаде, однако мольбы не остановили нож, резавший его плоть. Острая боль пронзила все тело и уже не оставляла, заставив потерять остатки здравого смысла. Теперь он просил. Теперь он умолял.

«Пожалуйста. Я не знаю никакой Анны. Я не знаю вас. Я ничего не знаю… пожалуйста, за что? Просто скажите мне, за что…». Мужчина заплакал, слезы стекали на его пропитанные потом волосы. Он даже не узнал собственный голос – страх сделал его нечеловеческим.

«Ты знаешь, что ты сделал с ней. Ты ЗНАЕШЬ». Голос прозвучал совсем близко и, внезапно, сквозь пелену слез, мужчина в первый и последний раз разглядел лицо своего мучителя. Он увидел искаженное ненавистью лицо безумца, и, мучительно застонав, закрыл глаза, понимая, что дальнейшие мольбы бессмысленны. С какой-то странной отчужденностью мужчина выслушивал список грехов, в которых его обвиняли – от прелюбодеяния с чужой женой до ее последующего убийства. Слова неотвратимо опутывали, а боль и большая потеря крови истощали его силы. Он хотел потерять сознание, но тело отказывалось сдаваться без борьбы. Новая волна ужаса окатила мужчину, когда он заметил нож – с его собственной кухни. Зазубренное лезвие зловеще сверкнуло в ярком свете потолочной люстры.

Когда нож описал в воздухе дугу, мужчина содрогнулся и плотно закрыл глаза, абсолютно уверенный, что ему сейчас перережут горло. Он пришел к выводу, что как бы невероятно мучительно это не было, смерть принесла бы ему облегчение, избавив от этого кошмара.

Однако когда последний удар ДЕЙСТВИТЕЛЬНО поразил его, мужчина запрокинул голову и закричал, внезапно осознав, что есть пытки куда более изощренные, чем порезы и удары ножом – и даже перерезанное горло…

Он гордился собой – ему больше не было плохо. Когда он перестал пить, его чертовски ломало. Но ведь у него был план, была цель. Он не смог бы совершить правосудие, как того хотел, если бы напился. Поэтому Нил отказался от алкоголя и дал себе несколько месяцев, чтобы излечиться от зависимости. Несколько месяцев озноба и тошноты, в течение которых он готовился и планировал. В течение которых он искал ублюдка, убившего его Анну.

Поиски заняли три месяца, но Нил проявил настойчивость в достижении цели. Каждую ночь он отправлялся в разные модные места, бары и закусочные. Этот сукин сын был богат и жил в прекрасной квартире - Нил выяснил это у друзей Анны, пытаясь добиться от них хоть какой-то информации. Он знал, он просто ЗНАЛ, что этот ублюдок вернулся и обходил все свои обычные места в поисках очередной замужней женщины, которую можно украсть. Другой женщины, которая счастлива в браке и не намерена сбиваться с пути и изменять своему мужу… Мужчины вроде этого ублюдка заслужили, чтобы их подвесили за яйца и оставили подыхать. Они должны истекать кровью, пока не захлебнутся ею…

Когда он наконец нашел этого ублюдка в баре с симпатичной блондинкой, смеющегося и угощающего ее выпивкой, без сомнения планируя напоить ее и увести из семьи… Нил твердо знал что должен был делать.

Он следил за этим сукиным сыном; следовал за ним повсюду: в квартиру и обратно в тот высококлассный бар, который он имел обыкновение посещать. Нил ожидал удобного момента. Рано или поздно ублюдок предоставит ему благоприятную возможность нанести удар.

Момент настал сегодня ночью. Нил последовал за ним к его дому и проскользнул через открытую внешнюю дверь, зная, что придурок был слишком пьян, чтобы осознавать чье-то присутствие. Нил был готов к нападению, едва жертва вступила в свою модную квартирку.
Остальное было делом правосудия, возмездием - ублюдок ушел от ответственности за убийство, и Нил наказал его за это.

Он упал на постель, даже не сняв окровавленные рубашку и куртку. Завтра, подумал Нил. Он все отчистит завтра - не стоит беспокоиться об этом прямо сейчас.

Нил так и заснул полностью одетым. А в это время в другой комнате спал ребенок, не подозревая, что этим вечером его папочка превратился в монстра.

Антон ЛаВилл любил женщин и всячески это демонстрировал. Убежденный холостяк, решительно настроенный испытать как можно больше за свою жизнь, он заработал себе специфическую репутацию в нью-хейвеновском офисе. Он был обаятелен (по его мнению), щедр и открыт почти для любых предложений. Добавьте к этому высокое, стройное тело, темные волосы и глаза, а также белоснежную улыбку, и вы получите полную картину. Таково было вполне искреннее представление Антона о самом себе. За все эти годы он никогда не получал жалоб от девушек, с которыми встречался.

В Нью-Хейвене было достаточно привлекательных женщин, и ЛаВилл назначал свидания многим из них. Его семья была родом из пригорода Нового Орлеана, и он успел хорошо изучить эту специфическую «сферу деятельности» еще даже до того, как поступил в колледж в окрестностях Батон-Руж. ЛаВилл отказался от желания заниматься уголовным правом и вместо этого поступил на службу в полицейский департамент Батон-Ружа, где проработал год, прежде чем переехал в Нью-Хейвен и с тем же успехом стал здесь патрульным полицейским. После нескольких лет работы копом Антон захотел попробовать себя в чем-то новом - тут-то его и завербовало ФБР. Он был счастлив вернуться в Нью-Хейвен после учебы в Академии. ЛаВилл никогда не оглядывался назад и не сожалел о принятом решении сменить звание 'полицейский' на звание 'агент'.

Он обнаружил, что его профессия привлекает к нему женщин. Еще работая копом, у ЛаВилла никогда не возникало проблем с тем, чтобы назначить свидание, но его успех у прекрасного пола достиг новых высот, стоило ему начать представляться 'агентом'. Антон не был дураком и поэтому сразу же начал пользоваться эти маленьким бонусом. Полицейский ассоциировался с силой, моралью и защищенностью, но федеральный агент помимо всего прочего обладал еще и налетом загадочности. Антону это нравилось. Черт, ему это очень нравилось.

Он был хорошим агентом, так как не зацикливался только на женщинах, флирте и сексе. ЛаВилл отлично делал свою работу, и коллеги-агенты уважали его. Его нынешний напарник был женат, но, несмотря на это, Антону нравился Дон Пирс. Жена Дона, по мнению всех в отделе, красотой не блистала, однако была очень милой, и у них было двое симпатичных детей. Пирс, казалось, был очень доволен своей жизнью, и Антон знал, что всегда был желанным гостем в их доме. Он не собирался жениться. Вокруг было так много очаровательных девушек, которые могли по достоинству оценить южный стиль Антона ЛаВилла…

Таких, как агент Дана Скалли. Вот ЭТО женщина! Она была просто потрясающа. Антон был неравнодушен к рыженьким, и поэтому находил цвет волос агента Скалли чрезвычайно соблазнительным, особенно на фоне ее шелковистой кожи. К тому же она была стройной и изящно сложенной, а эти качества Антон тоже весьма ценил в женщинах. Проклятье, ему все в ней нравилось. ЛаВилл понимал, что рано или поздно нарвется на неприятности из-за своего навязчивого разглядывания – Моррису похоже не понравилось его поведение, о чем Антону шутливо намекнул Пирс. К тому же, как успел заметить ЛаВилл, Дана Скалли тоже была от этого не в восторге. Он не хотел, чтобы она чувствовала себя неудобно, так как это был не лучший способ завоевать расположение прекрасной женщины, но, черт! – он не мог на нее не глазеть.

Они все были очень заняты с момента образования оперативной группы, поэтому Антону не представился шанс поближе познакомиться с Даной, ослепить ее своим шармом и назначить свидание. Он предпринимал попытки застать ее одну и поговорить, но не добился успеха – рядом всегда находился либо Моррис, либо ее напарник.

Антон раздумывал над тем, есть ли что-нибудь между Малдером и симпатичной Даной. Судя по тому, что он слышал, они работали вместе уже семь лет – довольно долгий срок по меркам Бюро. Их процент раскрываемости был весьма впечатляющим, и Антон знал, что это достигается благодаря слаженным взаимоотношениям – как профессиональным, так и личным. Успех в работе федерального агента во многом зависел от доверия и преданности. Но что особенно поражало ЛаВилла так это то, какой молодой казалась Дана. Она выглядела ненамного старше двадцати пяти, хотя Антон прекрасно понимал, что ей должно быть больше. Он хотел ее. Это могло быть чертовски непрофессионально, и, возможно, он вторгался на чужую территорию, но ЛаВилл не заметил никаких явных признаков ревности Малдера и решил, что игра была честной.

Он вышел из туалета в тот момент, когда двери лифта открылись, и появилась Дана собственной персоной, с головой погруженная в изучение отчета. Какая удача! ЛаВилл не мог поверить, что ему так повезло, особенно когда заглянул в лифт и понял, что с ней не было ни Малдера, ни Морриса. Никто не скажет, что Антон ЛаВилл не способен воспользоваться удобным случаем…

«Агент Скалли? Агент…Дана! Подождите!» Ему пришлось бежать за ней, когда стало очевидно, что она не собиралась отвлекаться от своего отчета и обращать на него внимание. Скалли продолжала идти по коридору, даже не подняв головы. ЛаВилл догнал ее у дверей, ведущих в главные офисы и конференц-зал.

Скалли подняла глаза, услышав, что кто-то зовет ее по имени, и увидела агента ЛаВилла. О, потрясающе. Только этого ей не хватало. Скалли остановилась, подавив вздох, захлопнула папку и вежливо улыбнулась агенту.

«Да, агент. Чем могу быть Вам полезна?» Голос Скалли был таким же вежливым и отстраненным, как и ее улыбка.

Антон остановился, слегка озадаченный ее тоном, но решительно настроенный получить согласие на свидание, желательно уже сегодня вечером. «Вас не было почти весь день, и я просто хотел поинтересоваться, как прошло вскрытие». Произнося эти слова, он в то же время ласкал ее пристальным взглядом.

Скалли подавила нетерпение, решив, что лучшим способом охладить пыл этого мужчины, было держаться с ним как можно более холодно и профессионально, притворяясь, будто она не понимала, что ему нужно. Из личного опыта Скалли знала, что ничто так быстро не охлаждает страсть мужчин как холодность и несообразительность. Если применить и то, и другое, то даже самый пылкий донжуан зайдет в тупик.

Она ответила официальным тоном, «Я представлю результаты аутопсии завтра на общем собрании. Таким образом, все члены оперативной группы услышат заключение по вскрытию из моего отчета, и следовательно не будет никаких измышлений, которые могли бы негативно сказаться на расследовании». Вежливо кивнув и пробормотав 'прошу прощения' Скалли развернулась, намереваясь уйти, но ЛаВилл остановил ее, схватив за руку. Застигнутая врасплох, Скалли посмотрела на его руку, а затем подняла взгляд и вопросительно вздернула брови. Подобная бесцеремонность ее возмутила, но внешне Скалли этого не показала. Она терпеть не могла, когда до нее дотрагивались малознакомые люди, и особенно не любила, когда это делали мужчины, считающие себя неотразимыми.

Его вкрадчивый голос сделал все только хуже. Скалли праздно раздумывала над тем, как часто женщины говорили ему, что его манера растягивать слова была сексуальной, когда он самоуверенно улыбнулся и произнес, «Подождите! Я не успел спросить, где бы вы хотели поужинать». Он внимательно смотрел на нее, словно пытаясь понять, какой эффект оказало его самонадеянное предложение. Вне всякого сомнения, он полагал, что она придет в восторг от возможности быть с ним. Боже.

Вслух же Скалли ответила, «У меня планы на вечер. Прошу прощения, агент, но мне предстоит еще много работы». Она попыталась высвободить руку, но ЛаВилл был явно не намерен отпускать ее. Скалли подавила вспышку раздражения от его навязчивости – либо этот мужчина был туп как пробка, либо считал себя неотразимым, но в любом случае лишится пары пальцев, если не отпустит ее. Скалли многозначительно посмотрела на него и с отвращением заметила самодовольное выражение на его лице.

Этот мужчина был удивительно самовлюбленным. Упаси ее боже от подобных идиотов… Скалли снова дернула руку, но он крепко держал ее, по-прежнему улыбаясь. «Я знаю потрясающее место, где готовят марокканскую кухню. В какое время за вами заехать?»

«О, ради…». Он был полным идиотом. Как только Малдер выносил его, когда они были напарниками, пусть даже только на одном деле? Скалли точно знала, что Малдер терпеть не мог дураков. Она снова попыталась вырваться, на этот раз не сдерживая свой гнев. «Отпустите мою руку, агент. Ваше поведение непрофессионально и граничит с домогательством. Оставьте меня в покое, или я подам жалобу. И мне все равно, насколько полезным вы могли бы оказаться для этого расследования. Вам ясно?»

«Вы с кем-то встречаетесь? Извините, я должен был спросить». Антон отпустил ее руку и сделал вид, что не заметил, как она поспешно отступила назад. Ее глаза гневно сверкнули, и ЛаВилл почувствовал себя очарованным их чистым голубым сиянием. В этот момент он был больше, чем когда-либо намерен заполучить эту женщину. Антон улыбнулся ей своей самой лучшей улыбкой. «Должен признаться, я завидую вашему возлюбленному, кем бы он ни был, Дана».

Скалли стиснула зубы, услышав это фамильярное обращение, и развернулась, чтобы уйти. ЛаВилл снова спросил, был ли кто-нибудь в ее жизни… и тут из дверей, ведущих в главные офисы, появился Малдер. Гневное выражение ее лица сменилось умоляющим, когда Скалли поспешила к напарнику и взяла его за руку. Малдер улыбнулся, его глаза засветились, как всегда, когда он видел ее - и тут у ЛаВилла возникла весьма неудачная идея.

Или, в данном случае, вероятно лучшая из всех возможных идей.

«О, понятно. Ладно, удачи, Малдер. Мне нужно идти». Антон решительно подавил зависть и ревность, заметив, как Малдер шагнул ближе к Дане, по-прежнему держа ее за руку. Они полностью игнорировали присутствие незадачливого агента, смотря только друг на друга - наблюдать за этим было по-настоящему мучительно. Однако эта сцена оказала на Антона противоположный эффект – вместо того, чтобы смириться, он решил еще раз обратить на себя внимание Даны, прошептав, «Я не сдамся, агент Скалли. Знаете, как говорят: 'В любви и на войне все средства хороши'. И у меня есть, что предложить». Он замолчал, хищно улыбаясь. «Много чего». Кивнув Малдеру, Антон, насвистывая, пошел прочь.

Малдер посмотрел ему вслед и покачал головой, словно сомневаясь в здравом рассудке агента, а затем снова повернулся к напарнице, все еще сжимавшей его руку. «Может, объяснишь мне, что это было? Хотя я заметил несколько немых сцен сквозь стеклянные двери - они ведь прозрачные и такие чистые, что даже сверкают. Правда, не так ярко, как кинжалы, которыми твои глаза пронзали бедного старину ЛаВилла. Что произошло? Он что, приставал к тебе?»

Скалли вздохнула и потерла глаза. «Можно и так сказать. Этот мужчина просто ненормальный, Малдер. Насколько хорошо ты его знаешь?»

«Не очень. Однажды мы вместе работали над делом, но я тогда с головой ушел в написание профиля. Я помню ЛаВилла сообразительным, трудолюбивым и уважаемым агентом. Это было где-то за два года до того, как мы с тобой встретились. Уже тогда он был плейбоем, вернее, стремился быть таковым. Он всегда вел себя подобным образом».

«Он попытался применить ко мне силу, и в результате чуть было не лишился пальцев». Скалли все еще злилась.

«Он прикасался к тебе помимо того, что держал тебя за руку? Это уже чересчур, даже для ЛаВилла». Малдеру это совсем не понравилось.

Увидев выражение лица Малдера, Скалли поспешила разуверить его. «Нет, только держал за руку. Но при этом не давал мне уйти, даже когда я попросила его об этом, вернее потребовала. Он вел себя самонадеянно и безрассудно. Я могла бы устроить ему серьезные неприятности, но не стану. На этот раз я сделаю вид, будто этого маленького инцидента не произошло, но если он будет упорствовать, я без колебаний потребую, чтобы его исключили из команды и отстранили от расследования».

«Согласен с тобой. И я рад, что появился как раз вовремя». Скалли смутилась, и Малдер пояснил свою мысль, «Ты ведь знаешь, что можешь использовать меня в качестве своей 'игрушки'». Он усмехнулся, и Скалли хмыкнула в ответ, после чего они развернулись и направились в конференц-зал. Его рука лежала на ее пояснице, и Скалли чуть слышно вздохнула, как всегда ощутив поддержку и комфорт в этом жесте.

«Ладно, уговорил. Как приятно, что ты так хорошо меня знаешь и понимаешь мое отчаянную потребность в 'игрушке'. И даже готов добровольно ею стать. Мне очень повезло». С максимальной серьезностью заявила Скалли.

«В любое время, Скалли. В любое время»

Они вместе вошли в конференц-зал, улыбнувшись при мысли о том, что общественное мнение уже становится предвзятым.

Антон ЛаВилл смотрел им вслед. Он видел руку Малдера на пояснице Скалли; видел улыбки и ту непринужденность в их отношениях, которая явно выходила за рамки профессионального партнерства, и понял, что не ошибся, назвав Малера счастливчиком.

Но ненадолго. Малдер был хорошим парнем, но ЛаВилл собирался занять его место рядом с Даной. Антон никогда не сдавался, когда чего-то хотел… а хотел он Дану Скалли.

«Папа». Никакого ответа. Она позвала снова. «Папа? Мы будем есть индейку?». В квартире было холодно, но девочка уже привыкла к этому. У отца вечно не было денег, и он частенько отказывался включать отопление, надеясь таким образом сэкономить. Дрожа, Трейси поплотнее закуталась в свитер и снова позвала отца. «Папа? Как насчет индейки? Ты купил ее?»

Нил выпрямился в кресле, озираясь, пока не заметил дочь. Девочка стояла в дверном проеме, обхватив себя руками в тщетной попытке спастись от пронизывающего холода в комнате. И как обычно ее присутствие вызвало в нем очередную волну раздражения.

Она была похожа на него – худая и болезненно бледная. Ничего общего с Анной. Боже, он отдал бы все что угодно, лишь бы проклятый ребенок хоть немного походил на Анну.

«Папа?»

«У нас нет чертовой индейки. На что, спрашивается, я мог ее купить? Обойдешься гамбургером». Нил Карсон отвернулся от дочери и продолжил смотреть парад в честь Дня Благодарения по старому телевизору, на котором яркие вспышки чередовались со статическими помехами. При выключенном свете можно было разглядеть изображение, но Нил на самом деле не замечал его.

Черт, он ненавидел праздники с тех пор, как потерял Анну. Погрузившись в свои обычные воспоминания, Нил уставился в телевизор, но видел наполненный разнообразной едой праздничный стол в их доме – дымящиеся, восхитительные блюда на белоснежных скатертях, блестящие хрустальные бокалы и китайский фарфор. Анна готовила лучшую праздничную еду. Они наедались до отвала и весело смеялись, наблюдая за Панки, сидевшей на детском стульчике, с перепачканными картофельным пюре волосами, и барабанившей по подносу. Те дни были такими приятными… а затем все пошло к черту.

Сейчас он БЫЛ в аду – горбатился на поганой работе, которую ненавидел, жил в дыре, арендную плату за которую только что повысили – СНОВА – и все, что оставалось в его жалкой жизни, это воспоминания о навеки потерянной жене и сопливый ребенок, который даже не был похож на свою мать, ни капли. Возможно, ее общество было бы ему приятнее, если бы девочка хоть немного походила на Анну.

Нил поскреб небритую щеку. Даже не оборачиваясь, он знал, что Панки все еще стояла в дверном проеме и смотрела на него. Она постоянно так делала – глядела на него глазами побитого щенка. Нил ненавидел это. Он же старался, во имя всего святого, разве не так? Он бросил пить, потому что эти расходы были им не по карману. По этой же причине Нил отказался и от сигарет. Он каждый день исправно ходил на работу, хотя отчаянно хотел уволиться. Он ходил за продуктами и оплачивал счета, покупал ей школьную одежду и каждую неделю давал деньги на ланч. Чего еще хотела эта маленькая прилипала?

«Папа?» Дрожащим от слез голосом позвала девочка. Ему невыносим был звук ее голоса. Почему он так не похож на голос Анны? Почему ему не досталось хотя бы это маленькое утешение?

Во всем виноват тот ублюдок. И он все еще был где-то там, разрушая семьи и разбивая браки. Он во всем виноват.

«Это он виноват. Сукин сын. Ублюдок. Он во всем виноват». Нил поднялся и, шатаясь, направился к дочери. Она задрожала, как осиновый лист, но не убежала, когда он упал перед ней на колени и схватил за плечи, прожигая безумным взглядом. «Он виноват, а не я. Ты ведь это понимаешь? ПОНИМАЕШЬ?». Нил тряс ее, словно тряпичную куклу, крича, что это не его вина, в то время как рыдающая девочка пыталась ответить ему.

«Прекрати. Папа, ПРЕКРАТИ!»

Он внезапно отпустил ее и попытался подняться, в то время как она, плача, сползла на пол. Нил схватился за голову, дергая себя за волосы, пока мысли не прояснились. Из старого черно-белого телевизора по-прежнему доносился грохот парада, на экране проплывали огромные шары в форме Супермена, Снупи, мистера Магу и Суперпса. Школьный оркестр слишком громко играл «Тряси попкой». Нил повернул голову и тупо уставился в экран. Что за идиоты играли «Тряси попкой» во время парада в честь Дня Благодарения? У них что, совсем нет уважения к празднику? Еще один верный признак того, что весь мир катился к черту. Что-то нужно было делать.

«Папа, куда ты идешь? Пожалуйста, не уходи! Папа!»

Но Нил уже не было во всех смыслах этого слова.

Снова заплакав, его дочь свернулась калачиком в старом кресле, невидящим взглядом уставившись в рябящий экран и спрашивая себя, надолго ли он ушел в этот раз.

~~~~~

МЕСТОНАХОЖДЕНИЕ НЕИЗВЕСТНО

Следить за новостями становится все интереснее и интереснее. Наблюдать за тем, как они пытаются вычислить, кто совершает правосудие. Тупицы. Набитые дерьмом идиоты.

<Они должны быть мне благодарны. Они должны вручить мне гребаную медаль>

Вокруг так много ублюдков. Мало наказать только одного из них. Мало преподать урок тому, кто был там и сделал это. Теперь это касается всех ублюдков, которые думали, что могли сбежать с чужой женой, забрав ее из семьи. От детей.

<Тупые копы должны платить МНЕ за то, что я стою на страже морали. Неблагодарные сукины дети>

Нельзя останавливаться, не сейчас. Осталось еще слишком много тех, кого нужно наказать за их преступления. Они повсюду. Повсюду.

А вот и один из них.

«Проходи». Скалли широко открыла дверь и посторонилась, пропуская Малдера, в руках у которого были пакеты с едой, внутрь. «Ты что, скупил весь их ассортимент?»

Малдер поставил пакеты на маленький угловой столик, затем снял пиджак, положил его на постель Скалли и потянулся, хрустнув шейными позвонками. «Я потратил кучу денег, но ведь мы оба не обедали. И я знаю, что голодная Скалли означает раздраженная Скалли».

Она включила дополнительное освещение в комнате, а затем подошла к столику и порылась в пакетах. «И поэтому ты решил умилостивить меня, накупив еды, остатки которой мы, вероятнее всего, не сможем сохранить. Я не собираюсь платить и за половину всего этого, Малдер. Я просила только салат».

«Я угощаю. И там есть салат - посмотри повнимательнее и найдешь его. Кроме того, я купил тебе низкокалорийный соус. И овощи в кляре. И кесадийю (прим. пер. - пирог из кукурузной муки с сыром или мясом). И где-то в этом огромном пакете завалялся жареный цыпленок рядом с капустным салатом. И я не забыл печенье…»

«Господи Боже, а есть что-нибудь, чего ты НЕ купил?»

Он очаровательно улыбнулся в ответ. «Я забыл холодный чай»

Скалли тихонько рассмеялась и начала разбирать еду, раскладывая ее как на шведском столе. «Ну что с тобой делать, Малдер - будем есть остатки на завтрак».

«Согласен, в любом случае это будет лучше того омлета-альбиноса, что ты ела утром». Малдер взял бумажную тарелку и начал нагружать ее едой.

Некоторое время они молча ели, сильно уменьшив количество еды на столе. Оба осознали, что проголодались сильнее, чем думали. Это был долгий, изматывающий день, и Скалли особенно устала – ее пальцы и шею ломило из-за проводимых один за другим вскрытий. Она откинулась назад на софе и потянулась, хрустнув позвонками.

Малдер присел рядом и прикоснулся большими пальцами к ее напряженным мышцам, замечая, «Ты устала. Не стоит так перенапрягаться».

«Да, довольно трудно дробить кости, когда взвешиваешь толстую кишку. Работы у меня было по горло. Ой» Малдер надавил на особенно чувствительный участок шеи, и это действие оказало одновременно болезненный и успокаивающий эффект. Скалли изогнулась в его руках.

«Сиди спокойно. Я почти закончил». К счастью, подумал Малдер. У Скалли была потрясающе нежная кожа, и он прилагал титанические усилия, чтобы, так сказать, не распускать руки. Непростая задача, учитывая то, что воротник ее свитера был свободным, и Малдер несколько раз дотрагивался до обнаженной кожи.

Словно прочитав его мысли, Скалли слегка покраснела и отодвинулась, улыбаясь ему благодарно и в то же время несколько смущенно. Наклонившись к кофейному столику рядом с софой, Скалли подобрала папку – ту самую, которую она несла, когда агент ЛаВилл так назойливо упрашивал ее поужинать с ним. «Мы могли бы обсудить это до завтрашнего заседания»

«Нашла что-нибудь интересное?» Малдер поспешно наклонился ближе к ней и через плечо заглянул в содержимое файла.

«Кое-что. Я нашла следы успокоительного средства - нембутала. Небольшая доза, однако достаточная, чтобы усыпить человека. Обычно это лекарство выпускают в виде таблеток, но оно также бывает и в виде жидкости для инъекций. И еще я обнаружила след от укола на шее Мэттью Бордена»

«Что насчет эксгумированного тела? Кто это был?»

«Мейсон Руни - жертва, чей снимок мы видели вместе с фото Джейсона Уокера. Вскрытие тела Уокера я, кстати, тоже провела». Сдерживая зевок, ответила Скалли.

«Троих? Господи, неудивительно, что ты была так напряжена!» Малдер недоверчиво покачал головой. Она, должно быть, побила мировой рекорд по скоростному разрезанию, хотя он знал, что при этом Скалли произвела каждое вскрытие с величайшей тщательностью и вниманием к мельчайшим деталям. «Что дало сравнение обоих жертв?»

Она указала на раздел своего аккуратно отпечатанного отчета. «Ищи сам. Почти идентичный след от инъекции в шею и то же самое лекарство. Убийца вколол успокоительное им обоим - вероятно, чтобы быть уверенным, что сможет контролировать их достаточно долго».

Скалли тоже почувствовала себя неуютно, отвечая. «Позволь мне сначала сказать просто 'фу'. Никаких других признаков насилия я не обнаружила - только след от иглы и наличие нембутала в крови. А теперь самое интересное: нынешние убийства весьма похожи на прошлые… но не совсем. В теле Руни я не обнаружила следов лекарства. Это тебе о чем-нибудь говорит?».

Малдер на мгновение задумался. «Это говорит о том, что убийце Руни не требовались дополнительные средства контроля над жертвой, пока он связывал ее. И что нынешний убийца, возможно, физически слабее и поэтому использует лекарство, чтобы обезвредить жертву. Слабее. А может старше, т.е. подходящего возраста, если он совершил все эти убийства: тогда и сейчас».

«Именно. Наличие нембутала все меняет, Малдер. Я полагаю, что убийца из семидесятых вернулся, чтобы продолжить начатое много лет назад».

~~~~~

ИЗ ДНЕВНИКА НИЛА КАРСОНА

«Я не могу остановить его. Он продолжает возвращаться. Я убиваю его снова и снова, но он продолжает возвращаться».

«Удивительно, что я до сих пор не потерял работу. Я прихожу домой по ночам настолько усталым, что еле-еле встаю вовремя на следующий день. Я брожу до трех, четырех утра, выискивая ублюдка. Мне следует быть осторожным. Люди в городе напуганы. Если бы они только знали, идиоты; если бы они только знали, что я делаю это для них. Для того, чтобы ублюдок не получил ИХ женщин и не разрушил ИХ счастливые семьи».

«Он продолжает это делать. Он шляется по барам и прячется в респектабельным местах, выискивая женщину, которую можно трахнуть. Ему наплевать сколько раз он разрушит чью-то жизнь, убьет их любовь и причинит боль их детям. Ублюдка это не волнует».

«Меня волнует. И всегда будет волновать. Если я смогу раз и навсегда избавить мир от него, то это меньшее, что я могу сделать, не так ли? Я позволил ему забрать мою Анну. Я позволил ему забрать ее и затем убить. Я больше не буду прятаться, как проклятый трус, позволяя ублюдку разбить еще одну семью. Каждый раз, когда он попытается, я буду там и остановлю его. Я накажу его».

«Клянусь, я все исправлю. Я исправлю. А этот дневник будет свидетельством моего обязательства, моего долга».

Несколько раз зевнув, Малдер понял, что они потеряли нить беседы и продолжать дальнейшее обсуждение дела бессмысленно. Он поднялся и подобрал брошенный пиджак. Скалли расслабилась на подушках, без особого успеха пытаясь сделать вид, что не спит.

Малдер сонно усмехнулся ей. «Брось, Скалли. Ты уже на ногах не держишься».

Она зевнула «Я не стою».

«Ладно, не держишься на заднице. Как угодно. Я ухожу. Встретимся завтра за завтраком?».

Скалли поднялась и пошла проводить его до двери, вытянув руки над головой и яростно сопротивляясь желанию снова зевнуть. «И ты снова собираешься поглощать свинину с маслом, тонущую в сиропе?».

«Конечно. Долой цыплят-альбиносов и их отвратительных отпрысков». Малдер обернулся к ней, держа одну руку на дверной ручке, и улыбнулся, заметив, что она нетвердо стояла на ногах. Иногда он забывал, какой хрупкой она была; когда один из таких дней, вроде сегодняшнего, отнимал у нее все силы, и она чувствовала себя как выжатый лимон. Хорошо, что он сделал ей массаж – это как раз то, что ей было нужно. Он бы с удовольствием предложил ей еще один сеанс, в любое время, когда бы она не захотела. Черт, он бы прямо сейчас бросил пиджак и снова сделал ей массаж…

Словно прочитав его мысли, Скалли слегка дотронулась до его плеча. «Спасибо за заботу и еду, Малдер. Думая, мои мускулы не будут болеть, и я засну спокойно».

«Хорошо». Они стояли, смотря друг на друга, никто из них не хотел расставаться, даже зная, что шесть утра наступит уже так ужасающе скоро.
Скалли отступила назад. «Ладно, спокойной ночи, Малдер». Ее губы произносили слова, в то время как в глазах застыло выражение желания, которое нельзя было не заметить.

И Малдер решил воспользоваться случаем. Он протянул руку, обнял ее за шею и привлек к себе, сдаваясь непреодолимой потребности поцеловать ее. И это был отнюдь не первый их поцелуй.

Однако он был самым страстным, потому что на этот раз Малдер включил в игру язык.

И в этот раз Скалли также страстно ответила на поцелуй.

Время словно остановилось – пять, десять, двадцать, тридцать секунд – пока они исследовали рты друг друга; так глубоко и страстно, не спеша, растворяясь в сладости поцелуя. Наконец Малдер оторвался от ее губ, чтобы вдохнуть воздуха, и заглянул в глубину ее глаз, ища в них ответы; и когда нашел, то издал легкий вздох удовольствия … а затем снова поцеловал ее.

Кому нужен сон? Не ему. Они целовались и целовались, снова и снова. Он обнимал ее и нежными, сводящими с ума движения, водил по изящным изгибам ее спины, не предпринимая, однако, попыток проникнуть под одежду, хотя хотел большего – коснуться ее кожи, ее плоти, желал проникнуть в самую суть ее естества. И не просто желал – он жаждал этого.

Но не сегодня. Скоро… но не сегодня.

На мгновение они прервали поцелуй – послышался еле слышный вдох – и вновь их губы встретились.

Трейси было тридцать, когда она нашла первый дневник отца.
Роясь в старых бумагах в арендованном мини-складе, она пыталась отыскать как можно больше налоговых деклараций для предъявления при проверке. Трейси боялась ее, как огня, так как любые проблемы с налоговой могли стоить ей сбережений. У нее была неплохая работа, не приносящая, однако, большого дохода. На протяжении семи лет Трейси находилась на низших ступенях профессиональной лестницы, и, несмотря на все ее попытки, казалось, что выше она уже не продвинется. Девушка полагала, что у нее просто не было того, что необходимо для успешной карьеры.

Возможно, в этом был виноват ее отец, но даже сейчас, после всех этих лет, Трейси не могла вспоминать о нем без боли - отношения между отцом и дочерью строились по принципу 'любовь-ненависть', и эти противоречивые эмоции разрывали ей сердце.

Он умер, когда ей исполнилось одиннадцать. Нил возвращался домой, бог знает откуда, пешком, так как с месяц до этого разбил машину, а денег, чтобы заплатить даже за минимальный ремонт, у него не было. Он шел вдоль одной из скоростных трасс на въезде в Нью, где было весьма опасно, особенно поздней ночью, под проливным дождем. Видимость, вероятно, была минимальной, и Нил не заметил сбивший его грузовик. Или водитель машины не заметил его. В любом случае, он умер почти мгновенно.

Трейси проплакала несколько дней, одна в тесной спальне, где она была почти что пленницей. Ее вынужденным приютом была маленькая комнатка, которую девочка считала своей, пусть даже она и ненавидела это место все те годы, что жила с отцом в их старой обшарпанной квартирке. Ее тетя Миранда временами сидела с ней, поглаживая ее спутанные волосы, а в другое время находилась на грязной кухне, куря одну сигарету за другой и составляя список покупок и ненужных вещей, которые можно выбросить. Очевидно, тетя Миранда подумала, что большинство вещей в квартире ее брата можно было выкинуть, так как именно это она и сделала. Она зашла в крошечную комнатку Трейси, открыла шкаф и, окинув критическим взором скудный ассортимент одежды, висевшей на кривых проволочных вешалках, повернулась к племяннице и протянула ей несколько бумажных магазинных пакетов.

«Пакуй свои вещи, Панки. Ты переезжаешь ко мне. Теперь я буду заботиться о тебе»

Горькую обиду, жалобы на жизнь и обвинения в адрес окружающих за все плохое, что происходило в мире – вот все, что Нил Карсон оставил своей дочери, да еще нескольких тяжелых коробок с надписью 'книги' и одну маленькую, на которой было написано 'Анна'. Когда Трейси дрожащими руками открыла эту коробку, то обнаружила там только сложенную стопку одежды ее матери; те самые вещи, которые она не захотела взять, уходя от ее отца к папе Дугу.

Трейси тогда было всего три года, но она отчетливо помнила тот день, когда они уехали из симпатичного маленького дома на Мосс-Лэйн. Она устроила истерику, так как любила свою красивую розовую спальню; к тому же мама настойчиво тянула ее за собой, стараясь побыстрее усадить в машину. Сидевший за рулем папа Дуг улыбнулся ей и пообещал, что все будет хорошо - он станет ее новым папой и позаботится о ней…

Он выполнил все свои обещания. Дуг Бленден удочерил ее и дал ей свое имя. Он относился к ней как к собственному ребенку. Трейси получила красивую, просторную комнату в большом доме в Гротоне и какое-то время была очень счастлива. Ее мама постоянно улыбалась и обзавелась большим количеством новой одежды. У Трейси было много игрушек и кукол; но лучше всего было то, что они взяли с собой ее пса Муси. Жизнь казалась идеальной.

Затем она все потеряла – маму, папу Дуга, даже Муси, который сбежал, и его так не смогли найти. Как она плакала! Трейси помнила все это так же отчетливо, как если бы это случилось вчера…

Он сбросил ошейник и сбежал. Трейси спала, в то время как ее няня смотрела телевизор в гостиной. Мамы и папа Дуг уехали ужинать в ресторан и должны были вернуться поздно. Трейси проснулась оттого, что услышала ругательства Сьюзен - это было странно, так как няня никогда не ругалась. Ей было всего шестнадцать, но при этом она отличалась ответственностью и никогда не произносила плохих слов, даже когда Трейси не было поблизости.

«Дерьмо! Черт побери! И что мне теперь делать? Глупая псина!»

Они праздновали, с широкой улыбкой на лице заявил папа Дуг. Он сказал, что у них скоро будет еще один ребенок. Мама почувствовала себя нехорошо в ресторане, и он отвез ее домой. «Ты знаешь, Сьюзен, как это бывает у беременных женщин…»

Наконец, когда Сьюзен удалось вставить слово, она рассказала маме и папе, что Муси сбежал. В этот момент Трейси стремглав пробежала оставшиеся ступеньки и подскочила к маме, умоляя ее, «Пожалуйста, найдите мою собачку! Пожалуйста, найдите Муси!»

Именно это они и сделали. Улыбнувшись и обняв ее, мама пообещала, что они найдут Муси, и попросила Сьюзен задержаться еще на какое-то время. Мама решила, что раз уже дело коснулось поисков этой глупой собаки, то две головы лучше, чем одна, и даже папа Дуг знал, насколько упрям был Муси, откликающийся только на зов мамы. Пес так и не привык к папе.

Итак, они отправились на поиски собаки и никогда больше не вернулись. Несколько часов спустя усталый полицейский постучал в их дверь и сказал Сьюзен, что маму и папу сбила другая машина, когда они огибали крутой поворот на Спринг Роуд. Полицейский сказал, что водитель за рулем той машины был пьян и ехал зигзагами, да еще и с превышением скорости.

Никто из них больше не вернулся. Мама. Папа Дуг. Муси. Ушли.

И ее жизнь, когда она осознала это … закончилась. Вместе со своими игрушками и куклами она вернулась обратно в Нью-Хейвен и следующие шесть лет жила в этой грязной старой квартире с отцом, которого она даже не знала, слушая, как он по ночам оплакивает свою прекрасную Анну. Наблюдая за тем, как он без конца курит, напивается до оцепенения и теряет три работы за два года. Боясь заговорить с ним, боясь подойти слишком близко и при это нуждаясь в прикосновении, всего лишь маленьком касании, чтобы убедиться, что она не одинока на этом свете… Но Трейси так и не дождалась этого прикосновения, зная, что никогда не сможет сравниться с мамой, по крайней мере в глазах своего отца.

Трейси сидела в тускло освещенном помещении склада и вспоминала свою жизнь, рассортировывая папки и складывая все, что походило на налоговые документы, в аккуратную стопку. Девушка покопалась в последней коробке, игнорируя несколько старых снимков – она слишком остро реагировала, видя чьи-либо изображения… а затем она нашла их на дне коробки.

Два дневника, перевязанных шнурком. Внутри лежали газетные вырезки и любительские снимки. Трейси не имела не малейшего представления о том, почему глядя на свою находку, она вдруг почувствовала леденящий кровь холод.

Девушка развязала узел и открыла верхний дневник. Он был не очень толстым, и когда она пролистывала его, оказалось, что каждая страница исписана на удивление аккуратным почерком отца. Трейси вернулась к первой странице и начала читать.

«Я не могу остановить его. Он продолжает возвращаться. Я убивал его снова и снова, но он продолжает возвращаться»

Трейси отбросила дневник, как будто у бумаги внезапно отросли змеиные клыки, и вскочила, уставившись на него широко раскрытыми от ужаса глазами. Казалось, она простояла так целую вечность, дрожа и просто смотря на дневник своего отца…

Затем она опустилась на пол и, подобрав его трясущимися руками, продолжила чтение.

Когда Малдер открыл дверь, в руках у него была зубная щетка, а рот полон пены. Скалли поняла, что глупо улыбается. Напарник мог выглядеть как пятилетний при исполнении подобных ежедневных ритуалов, например таких, как чистка зубов. Каким-то образом вид Малдера, стоящего в дверном проеме с розовой зубной щеткой в руках и смотрящего на нее с такой всепоглощающей нежностью, доконал Скалли. Она, должно быть, совсем потеряла над собой контроль.

Но у нее не было времени, чтобы развеять воспоминания о прошлой ночи, когда она чуть не потеряла сознание от его поцелуев и прикосновений, наполненных едва сдерживаемой страстью.

Ей нужно было поддразнить его, чтобы хоть немного восстановить равновесие. Скалли указала на зубную щетку и с шутливым недоверием осведомилась, «Розовая?». Малдер пожал плечами и, развернувшись, направился обратно в ванную прополоскать рот – Скалли услышала шум воды. Вскоре он вышел, вытирая лицо ручным полотенцем и, прежде чем Скалли успела отреагировать, сгреб ее в охапку и поцеловал, полностью стерев ее помаду, а заодно и все связные мысли. Они ответила на поцелуй, вцепившись в его плечо, словно утопающий за спасательный круг.

Вот они и вступили на этот путь, успела только подумать Скалли. Мысли смешались - все произошло так быстро, и в то же время недостаточно быстро, она была готова и одновременно не готова – желание и одновременно страх боролись в ней. Произошедшее могло повлиять на их работу, изменить из жизни, но кого она обманывала – это было всем для нее. Для них обоих. Скалли ответила на поцелуй, обнимая его за шею и прижимаясь как можно ближе.

Наконец Малдер оторвался от ее губ, но не выпустил из объятий. «Доброе утро. Готова позавтракать? Голодна?». Его глаза засияли еще ярче, взгляд просто обволакивал нежностью. Они стояли так близко друг к другу, даже слишком близко. Ей нужно было взять себя в руки, немного отодвинуться, чтобы восстановить хотя бы частицу самообладания. Малдер позволил ей это, немного ослабив захват и уже не так крепко обнимая ее за талию.

Скалли кашлянула. «Завтрак был бы… Малдер, мы сошли с ума?». Она ничего не могла с собой поделать. В прошлом они всегда тщательно соблюдали дистанцию, несмотря на то, что их глаза и сердца говорили друг другу. По прошествии семи лет Скалли чувствовала, что готова к большему… но ей все равно нужно было задать этот вопрос.

Черт возьми. Хватит уже плыть по течению.

Малдер не стал притворяться, что не понял. Он погладил ее по волосам, обнял за шею и задумчиво склонил голову - он всегда так делал, когда обдумывал что-то важное. Малдер заглянул в глаза напарнице, замечая в них те же противоречивые эмоции, что и прошлой ночью - замешательство и желание. Это было объяснимо; он и сам немного смутился, но в то же время произошедшее с ними казалось правильным. Малдер знал, чего хотел и был уверен, что их желания совпадают, однако понимал ее сомнения, причем гораздо лучше, чем ей казалось.

Скалли медленно покачала головой. «Нет. Я не была бы счастлива. Возможно, в здравом уме, но не счастлива».

«О, ладно… поверь мне, здравый ум чересчур переоценен. Лучше быть немного сумасшедшим». Малдер наклонился и потерся щекой об ее щеку. Рыжие пряди волос слегка качнулись, когда он прошептал ей на ухо, «Готова позавтракать? Голодна?»

Колени Малдера слегка подогнулись, когда она прошептала в ответ, «Я голодна. Но несколько иначе. Однако позавтракать тоже не откажусь». Скалли выскользнула из его объятий и потянулась за пиджаком, висевшим в шкафу. Протягивая его Малдеру, она насмешливо заявила «Я покупаю. Но только если ты съешь что-нибудь полезное».

Малдер надел пиджак и, взяв ее за руку, повел к выходу. «В таком случае здорово, что у меня есть наличность. Мне очень хочется мяса и чего-нибудь сладкого».

«Фу»

Они зашли в лифт, и как только двери за ними закрылись, Скалли дразняще осведомилась, «Значит розовая?»

Малдер терпеливо пояснил. «То же самое спросил у меня продавец в «Rite-Aid», когда я ее покупал. А что, настоящие мужчины не могут пользоваться розовой зубной щеткой? Я вообще решил, что она оранжевая»

«Как будто это лучше. Малдер, эта вещь яркого розового цвета. Тебе нужны очки».
«У меня есть очки. И если ты будешь хорошо себя вести, я надену их сегодня ночью специально для тебя»

«С проволочной оправой?»

«О, да»

Ее шутливый ответ, «О, мое бедное сердце этого не выдержит», заставил его рассмеяться.

Линда Келли, помощник из вторичной команды, поприветствовала их, как только они вошли. Она протянула Скалли толстую папку и застенчиво сообщила, «Специальный агент Моррис задерживается. Здесь последняя информация от главной команды; часть из этого вы уже видели, агент Малдер». Она вспыхнула, когда Малдер благодарно улыбнулся ей, и продолжила, заикаясь, «Я займусь вами, м-м, я имею в виду, я буду заниматься обустройством в вашем офисе. У меня есть все, что вам может там понадобиться?» Ее взгляд растерянно заметался между Малдером и Скалли, и она покраснела еще сильнее, когда поняла, что только что сказала.

Малдер мягко ответил, «На данный момент у нас есть все, что нужно, Линда. Большое спасибо». Она кивнула, странно дернувшись, словно сделала реверанс, а затем развернулась и поспешно покинула комнату. «Она очень застенчивая маленькая штучка, ты не находишь?»

«Вообще-то она выше меня. Но я понимаю, что ты имеешь в виду. Она не знает, как вести себя с тобой, Малдер. Признайся, ты ведь ей подмигнул»

«Я никогда ей не подмигивал! Я просто улыбнулся, Скалли. Честно»

«Ага» Скалли подавила собственную улыбку, когда они занимали свои места за столом.

Малдер сел рядом с ней и, заметив, что Антон ЛаВилл, как обычно, начал свое упорное разглядывание, прошептал. «Кстати говоря… ты уже упомянула о поведении ЛаВилла Моррису? Они иногда встречаются по выходным, чтобы поиграть в гольф. Возможно, не такая уж и плохая идея поставить Морриса в известность. Я понимаю, что тебе неловко».

Скалли покачала головой и развернулась на стуле, фактически отворачиваясь от ЛаВилла. Малдер заметил, как помрачнело лицо Антона, прежде чем он повернулся и начал беседу с сидящим рядом агентом. Слегка подтолкнув напарницу локтем, Малдер торжественно пообещал, «Я защищу тебя. Мои ножнички для ногтей являются зарегистрированным смертельным оружием».

«Малдер, ты такой дурак». Скалли знала, чего он добивался; отвлекал ее внимание от отвратительных фотографий, которые она извлекла из папки. «Малдер, ты понимаешь, что у этих жертв есть много общего с тобой – сходство просто поразительное?». Она заметила это в первый же день, но не хотела об этом говорить, а тем более думать. Однако нельзя было и дальше молчать - Скалли больше не могла отрицать своего беспокойства.